Перестрелка. Год девяносто первый
Шрифт:
Сам он, конечно, мог выехать в одно из соединений, якобы, с целью проверки, и всё… Переждать-то надо всего несколько дней. Но, прежде чем думать о себе, нужно было подумать о своей дочери и внуке.
Рославлев редко покидал свой рабочий кабинет рано, но в этот день не работалось. Да и не ясно было, что теперь ждёт его, как многим известно, состоявшего в добрых отношениях с Ахромеевым, да и не только с ним. Сегодня вообще никто не беспокоил. Руководство, словно в оцепенении… Многие так же, как и он, ожидали, что же теперь будет. Шли аресты. Пока только тех, кто сильно засветился участием в самом ГКЧП. Но ведь
Вызвал машину, и спокойно спустился к подъезду. Часовой вытянулся и отдал честь – у Рославлева пропуск не проверяли. Служебная машина уже ждала у подъезда.
Водитель посмотрел вопросительно:
– Домой?
– Да, да, конечно, домой…
А когда машина уже тронулась с места, неожиданно добавил:
– Только вот что… Проедем по бульвару сначала. До Чистых Прудов проедем. Вроде машин сегодня не так много…
На Москву опускался тихий августовский вечер. Лёгкий ветерок шевелил листочки на деревьях, в разрывы зелени видны были скамеечки, на которых сидели пока в основном пенсионеры, причём мелькнули даже шахматисты, устроившиеся на боковых аллейках. Но Рославлев только делал вид, что интересуется происходящим на бульваре. Он не хотел озадачивать водителя, а потому наблюдал украдкой, затем что позади…
Позади шли «Волги», «Жигулята», «Москвичи». В ту пору иномарки в Москве, конечно, редкостью не были, но всё же не развелось их столько, сколько позже, когда страна превратилась в некий балаган, уничижительно стремящийся во всём подражать и поганой Европии и ещё более поганому заокеанскому монстру, стремившемуся проглотить весь мир.
Одна машина привлекла внимание. Она никак не хотела идти на обгон. Это была серая «девятка». За рулём Рославлев рассмотрел мужчину средних лет, рядом с ним был пассажир, внимательно глядевший вперёд, как показалось, именно на чёрную «Волгу» с военными номерами.
– Давай здесь чуть помедленнее, – сказал Рославлев водителю, – Хочу посмотреть театральную афишу.
Проезжали новое здание МХАТа, который всё ещё назывался в народе именно МХАТом, а не странной впоследствии и непривычной кликухой эм-ха-ха-тэ…
«Девятка» тоже замедлила скорость и перешла в правый ряд. Обгонять не собиралась.
«Неужели всё-таки слежка? – подумал Рославлев. – И что же собираются делать? Устроить аварию? Вряд ли… В центре города скорости не те. Остановиться бы и зайти куда-то по пути?
Но сразу отбросил эту мысль – в форме генерал-полковника прогуливаться по Москве как-то не принято.
И всё-таки он нашёл выход. Попросил водителя, когда добрались до Чистых Прудов, остановиться, чтобы полюбоваться живописным видом хотя бы издалека. «Девятка» подъехала почти в плотную, но не остановилась, а резко перешла во второй ряд и, прибавив скорость, скрылась впереди.
«Значит, я под колпаком, – невесело подумал он, и как бы продолжая обдумывать эту фразу, ставшую крылатой после известного фильма, попробовал ответить: – Кто же в роли Мюллера? Уж не Стрихнину ли поручена эта операция по ликвидации свидетелей завершившегося спектакля под названием ГКЧП?».
Этого генерала какие-то непонятные нечистоплотные силы тянули вверх давно. Несмотря на, мягко говоря, скромные успехи в командовании дивизий, его пытались просунуть с солидным повышением в должности в ГСВГ, как раз в период, когда там начинались весьма и весьма заманчивые для людей без чести и совести дела. Настоящих тружеников в погонах ждали суровые испытания – клика Горбачёва выбрасывала войска целыми дивизиями чуть ли не в открытые поля, где ни казарм, ни жилья не было.
Когда ему говорили, он только посмеивался… Ничего, в сорок первом целые заводы с запада на восток перебрасывали и тоже в поле, умалчивая о том, что все пункты, куда проводилась дислокация, заранее были подготовлены, даже проведены к ним коммуникационные системы. Просто начинать эвакуацию до реального начала войны было нельзя по целому ряду причин. Одна из причин – не дать врагу обвинить СССР в подготовке к нападению на Германию…
Не получилось у Стрихнина стать заместителем командующего армией, пробился в Москву на высокую должность, вертелся в кругах Ельцина и его шарашки, старавшейся дестабилизировать обстановку в стране и взорвать СССР изнутри. Именно по мере усиления этой преступной банды росло сопротивление ей и в армии, и в лучшей части советского общества.
С одной стороны, Рославлеву, опытному, заслуженному генералу, занимавшему высокий пост, человеку, близкому к Ахромееву, какие-то подозрения казались смешными, но, с другой стороны, ещё более нелепым было самоубийство Ахромеева, прославленного маршала, большого умницы, человека авторитетного в стране. Он никак не мог покончить собой.
Впрочем, остаток пути проехали, как показалось, без провожатых. Рославлев приехал домой несколько раньше, чем всегда, поскольку в этот день не было нужды задерживаться на службе, а потому вошёл в пустую квартиру. Вероятно, Алёна не ждала его так рано. Выглянул в окно. Сквозь сплошное зелёное море листвы плохо было видно, что делается во дворе. Но в узкий разрыв в этом море он увидел часть дорожки, по которой промчался внук на велосипеде. Подумал: «Значит, и Алёна где-то там, поблизости».
Спустился на лифте и вышел во двор через так называемый чёрный ход, которым обычно пользовались владельцы машин и собачники. Перед ним открылся классический московский двор. Где-то в углу зеленели хозяйственные постройки, по периметру выстроились машины, за низким решётчатым заборчиком виднелись песочница, качели, карусель и другие приспособления для детских игр.
Алёна читала книжку, устроившись на лавочке в тени. Солнце уже было не жарким, но, тем не менее, читать в тени удобнее.
– Папа, ты? Так рано!? – обрадовано воскликнула дочь. – Володечка, дедушка приехал.
– Подожди, пусть ещё покатается пяток минут.
Но Володя лихо затормозил возле них. Рославлев обнял его и разрешил сделать ещё кружок.
– Вот что, Алёна, выступление за советскую власть, которое столь безобразно обозвали путчем, провалено… Собственно я другого и не ожидал. Но главная беда в том, что начались расправы. Эти ублюдки и питекантропы от демократии уже обагрили кровью свои руки – убит Маршал Ахромеев, убиты Пуго с женой. Я вас должен немедленно спрятать в надёжном и людном месте, где вы будете под защитой и в то же время на виду.