ПЕРЕСТРОЙКА В ЦЕРКОВЬ
Шрифт:
— Почему? Они же вполне каноничны? Вы стыдитесь части церковного предания?
— Они каноничны — в смысле соответствия иконографическому канону. Но не догматичны. В православной догматике не детализованы ни муки, ни райские радости [974] . Для подобной детализации есть решительные ограничения.
О рае апостол Павел сказал: Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1 Kop 2:9).
974
«Сколько ни несомненна жизнь души за гробом, но какое состояние определено для нее до всеобщего суда, это оставлено для нас в некотором мраке. Бог не благоволил сообщить нам полного сведения о том. Будем довольны немногим, не внося гаданий и мнений человеческих в число мыслей ума Божия. Опыты из жизни или мнения великих мужей, конечно, заслуживают внимания. Но ни опыты из частной жизни, ни мнения человеческие — не то, что слово Божие. Для того, чтобы не затемнить предмета,
А об аде есть слово самого Христа: Идите от Меня, проклятые, огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его (Мф 25:41). «Я Царство готовил вам, — говорит Христос, огонь же не вам, но дьяволу» [975] .
Ад — для дьявола, а, значит, не для людей. Это и страшно: оказаться в принципиально бесчеловечном мире. В мире, где человек не принимается в расчет. В мире, где ничто не узнаваемо, не познаваемо, не контролируемо. Ты ничего не можешь изменить. Все безымянно. Все — не-наше. И все не «нас ради человек и нашего ради спасения». Тут уж даже комарам и паукам обрадуешься — хоть что-то знакомое…
975
Святитель Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от Матфея 79:2 // Творения. Т. 7. Кн. 2. С. 795.
Так что не стоит переносить человеческие представления (пусть и кошмарные) в мир принципиально бесчеловечный. Оттого и нет в Церкви догматизированного описания адских мук. В святоотеческом учебнике догматики — труде преподобного Иоанна Дамаскина — просто нет главы «ад». И сказано об этом состоянии святым Иоанном лишь одно предложение: «Дьявол и демоны его, и человек его, т. е. антихрист, нечестивые и грешники будут преданы во огонь вечный, не вещественный, каков у нас, но такой, какой знает один Бог» (Точное изложение православной веры 4, 27).
Наверно, кроме богословов, нет на земле другой такой профессии, представители которой настолько не стесняются говорить «не знаем». Ад — это тайна в квадрате, ибо понять ее можно, лишь прикоснувшись к другой тайне — тайне Рая [976] . «Лишение царства — это наказание лютее огня. Лишение небесной славы есть мучение более жестокое, нежели геенна. Этого нельзя представить в слове: мы ведь не знаем и блаженства вечных благ» [977] .
976
«Рай можно улучить, а постичь невозможно» (Преподобный Варсонофий Оптинский. Беседы с духовными детьми. СПб., 1991. С. 48).
977
Святитель Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от Матфея 23:7 // Творения. Т. 7. Кн. 1. С. 271. И: «Должно скорбеть не столько от адских мучений, сколько о лишении небесных благ: ибо это есть тягчайшее из всех наказаний» (Святитель Иоанн Златоуст. К Феодору падшему. 1,12 //Творения. Т. 1. Кн. 1. СПб., 1898. С. 17).
Тьма внешняя (Мф 8:12) — внешняя по отношению к человеческому нынешнему опыту. Говоря философским языком — трансцендентная. А на славянском языке — кромешная. Ты оказываешься кроме человеческого мира. Он может быть видим из тех «пространств». Но уже невозможны никакие действия, могущие нас вернуть в мир Бога и людей.
Но сейчас разговор не о догматике, а о миссии. Икона Страшного суда — миссионерско-педагогическая находка. Да, огрубляющая церковную веру, но как видим на примере славянских князей, действенная.
Вопрос в том, что сегодня реакция людей на подобную икону оказывается совсем не той, на которую мог бы рассчитывать миссионер.
В1988 году в новом зале Третьяковской галереи работала прекрасная выставка древнерусской иконы. Тут были и рублевские иконы, и Владимирская Богоматерь. Но на выходе из этого огромного зала висела гигантская икона Страшного Суда. Икона XVII века. С художественной точки зрения ну никак не сопоставимая с иными творениями русской кисти, представленными на этой выставке. Тем не менее гиды обязательно минут на 15 задерживали все группы у этой иконы, чтобы рассказать об адских муках… Это была форма утонченной атеистической пропаганды: после светлых впечатлений от рублевских ликов нужно было дезинфицировать умы от «религиозной заразы», а для этого надо было испугать людей, сказать им нечто отталкивающее от Церкви. Мол, в такой вот примитив верят христиане — в червей и сковородки. Поверишь с ними — и будешь вот с таким страхом жить. Так что благодари советскую власть за то, что она избавила тебя этого кошмара…
Так что сегодня лучше не воспроизводить некогда успешный прием наставников князей Бориса и Владимира. Есть в Церкви другие иконы, которые смогут показать не чего мы боимся, а на что мы надеемся и что мы любим в нашей вере…
Если же искать новые педагогико-миссионерские образы для описания ада — то вот один из них:
«Один из моих новых соседей, Стейси, хочет написать историю про космонавта. В этой истории космонавт носит скафандр, который сохраняет ему жизнь благодаря замкнутому синтезу. Космонавт работает на орбитальной станции, когда происходит авария и его выбрасывает на орбиту Земли, где он болтается остаток своей жизни, вращаясь вокруг земного шара. Стейси говорит, что его история — это то,
978
Дональд Миллер. Христианский джаз. СПб., 2005. С. 292–293.
— Какие-то страницы истории миссии все же стоят дополнительного изучения?
— Конечно. Интересные подробности могут открыться, если исследователь отложит в сторону тома по истории Церкви, возьмется за светские источники, выйдет за пределы привычного нам византийского мира и начнет собирать свидетельства о крещении европейских варваров.
Вот, например, норвежская версия их обращения в христианство — она изложена в «Саге об Олаве Трюггвасоне», созданной исландским монахом Оддом Сонррасоном около 1190 года, в «Большой саге об Олаве Трюггвасоне», созданной около 300 года.
Итак, Олав Триггвесон — сын норвежского конунга Триггве. Ему было 5 лет, когда враги убили отца Олава и преследовали малолетнего наследника и его мать Астрид. Вместе с несколькими преданными людьми (среди них были воспитатель Олава Торольв Вшивая Борода и его сын Торгильс) им удалось скрыться на непроходимом болоте. Когда преследователи потеряли след, вдова с сыном бежали в Швецию, к своему родичу Хакону Старому. Тот, понимая, что не сможет защитить Астрид и ребенка, решил отправить их в Гардарику (Русь), к брату Астрид, Сигурду, который, как говорится в древних сагах, был в большом почете у князей Руси. Как раз в это время у причала стояли суда русских купцов, собиравшихся возвращаться на родину. Хакон снабдил Астрид всем необходимым для путешествия и долго стоял на берегу, следя за отплывающим кораблем… Увы, на этом злосчастия Олава не закончились. На русский торговый караван напали эстонские пираты, промышлявшие работорговлей. Они перебили купцов и моряков. На глазах у Торгильса пират Клеркон убил его отца, а Олав навсегда разлучился с матерью, проданной в рабство. Мальчиков же Клеркон обменял… на козла. Так они стали рабами у некоего Клерка. Вскоре тот постарался избавиться от двух юных норвежцев: отдал их эстонцу Эресу за новый плащ. На хуторе эстонца будущий конунг и его названый брат провели шесть лет.
Случилось так, что его родной дядя Сигурд, собирая дань с эстов для князя Владимира, прибыл на хутор Эреса. Олав приветствовал прибывших воинов, а Сигурд спросил у него:'Ты, вижу я, хороший мальчик, но отчего ты ничуть не похож на местных жителей, ни внешностью, ни своей речью? Скажи мне свое имя, какого ты рода и где твоя родина?" Олав ответил:/#Олавом зовусь я, Hoper— моя родина, а род мой — королевский".
Тогда Сигурд вновь спросил: "Каково же имя твоего отца или матери?" Олав ответил: "Трюггви зовется мой отец, и Астрид — мать". После этого Сигурд сошел с коня, расцеловал племянника и забрал с собой в Новгород. С ними поехал и Торгильс. Там, в древней столице северной Руси, Олав жил с Сигурдом до тех пор, пока не случилось событие, которое могло стоить ему жизни. Когда ему было 12 лет, он пошел с названым братом на торг и увидел в руках у одного человека топор своего воспитателя Торольва, убитого пиратами. Едва Олав начал расспрашивать незнакомца, как по голосу узнал Клеркона, убийцу и работорговца! У Олава был в руке маленький топор, и он ударил им Клеркона по голове так, что разрубил ему мозг; затем побежал домой и рассказал обо всем Сигурду, своему родичу, а тот отвел племянника в покои княгини и поведал ей о случившемся. В то время в Новгороде были суровые законы — «следовало убить всякого, кто убьет не осужденного человека». Убийца, каковы бы ни были его возраст и мотивы, должен был умереть. Причем покарать его мог любой новгородец. «Бросился весь народ, по обычаю своему и законам, искать, куда скрылся мальчик. Говорили, что он во дворе княгини и что там отряд людей в полном вооружении. Сказали об этом конунгу. Пошел он туда со своей дружиной и не хотел, чтобы они бились. Устроил он тогда мир, а затем и соглашение. Назначил конунг виру, а княгиня заплатила. С тех пор был Олав у княгини, и она его очень любила». В саге «История Норвегии» сказано, что Владимир счел месть Олава справедливой, а действия решительными и усыновил его. Князь дал Олаву дружину, с которой тот ходил в разные земли, воевал, совершал подвиги и обретал славу. Далее говорится: «Вернул он назад все города и крепости, которые раньше находились под властью конунга Гардов. И много иноземных народов подчинил он власти конунга Вальдамара».