ПЕРЕСТРОЙКА
Шрифт:
Мы долго обсуждали с ним проблему дня. Когда трапеза закончилась, все сложили свои пиалы и чайнички ближе к центру достархана. Рахим опять с молитвой к Богу поднял свои руки к небу. Что-то бормотал.
– Аллах, Акбар! – хозяин дома обратил своё приветствие к Богу, дотронулся руками до лица, поднимаясь на ноги.
Вслед за Рахимом все повторили движение и молитву к Богу. Затем мы следом за ним поднялись на ноги и стали выходить из гостиной, приветствуя хозяина, хлеб и соль этого гостеприимного дома.
Все вышли во двор. Ждали, когда выйдет последним хозяин дома, чтобы проститься с ним. На часах было два часа дня. Погода на улице, почти, нормализовалась.
Тучи заметно поредели и сквозь слабые облака пробиваются лучи весеннего солнца, которое слегка прогревает воздух и первую зелень, наполненную ароматом. Вот и Рахим спускается к нам во двор по лестнице, по пути он даёт указания своей многочисленной семье.
– Так, значит, – размышляя, сказал он, – где нет стрельбы, у дома моих гостей, каждого отвезу домой на своей машине. Если у ваших домов стреляют, то останьтесь в моем доме сегодня. Завтра вас отвезу.
Однокурсники промолчали в знак согласия. Деваться им было некуда, в центре продолжали стрелять.
– Извини, Рахим. – возразил ему. – В моей стороне всюду стреляют. Но оставаться в твоём гостеприимном доме тоже не могу. У меня нет никакой связи с семьёй. Если к вечеру не буду дома, то моя семья сама за мной придёт или приедет в Душанбе и все тоже погибнут от перестрелки. Так что, Рахим, спасибо за приём и внимание. Пойду дворами вокруг тех мест, где стреляют. Ведь к вам пришёл целым и домой таким же вернусь.
До новой встречи, друзья. До свидания! Пускай все дни у вас всех будут благополучными.
6. Опасная дорога к дому.
Мой автобус из Душанбе в Орджоникидзеабад идёт от железнодорожного вокзала. До вокзала, через проспект Рудаки, три километра. Там всюду стреляют.
Через цирк и "Текстиль", идти километров семь. Не знаю. Успею к вечеру домой или нет? Но идти мне всё равно придётся. Пускай вкруговую. Возле городской больницы, на пересечении улицы Путовского, изредка стреляют.
Если перебегать, то быть мишенью с двух сторон. Переходить медленно также опасно, всё равно риска ничуть не меньше.
"Мы ходим под Богом." – подумал, рискуя своей жизнью. – "Жизнь наша во власти его. Спаси меня Боже."
Ровным шагом пошёл через улицу, словно сейчас был обычный день и мне некуда спешить. Прислушиваясь к выстрелам и свисту пуль, каждую секунду думал о том, что вот сейчас упаду мёртвым, сражённый пулей.
Вся моя жизнь сейчас зависела от тех, кто сидел в неведомой засаде. Убить меня или помиловать. На другой стороне улицы почувствовал, как моя спина, мокрая от холодного пота, медленно покрывается иголками-нервами и прокалывает прилипшую к моему телу одежду.
Снял свой пиджак и осторожно обернулся на другую сторону улицы. Откуда только что пришёл. У меня перехватило дыхание и подкосились ноги.
Также как подстреленная Касымова Зухра, медленно сполз возле электрического столба, у края тротуара, прямо на грязный асфальт улицы. В том месте, откуда шагнул в страхе за свою жизнь, лежал мужчина вниз головой с тротуара.
Даже в такой позе, мужчина сильно был похож на меня, словно сейчас меня убили, только мой дух пересёк эту линию жизни и смерти. Сейчас мой дух смотрит на своё мёртвое тело, которое лежит на тротуаре.
Меня охватил такой страх, что уже совершенно не мог двигаться. От мужчины на асфальт медленно стекали струйки крови. Кругом ни единой души. Лишь изредка постреливают с двух сторон автоматные очереди и где-то рядом свистят пули.
Кисти рук моих и подошва ног моих опухли. Нет возможности подняться, чтобы шагнуть дальше к своему дому. Отчётливо чувствую, как мои ноги сильно дрожат и по спине продолжают стекать струйки холодного пота.
У меня такое ощущение, будто кровь того мужчины струится по всему моему телу. Мне было жалко того убитого мужчину, как самого себя. Сижу и думаю, что это моё тело, там, в крови, а тут моя душа, которая хочет добраться домой.
Всего около двенадцати метров отделяет нас, мёртвое тело мужчины от моей живой души. Какая несправедливость! Ведь мы оба могли жить где-то рядом в этом пространстве и никогда не встретиться. А встретились на этой линии смерти и жизни.
Уж лучше бы мы никогда не встречались. Не знали о своём существовании, но жили. Посмотрел на свой пиджак, он мокрый от пота, а на улице февраль месяц, ещё сильно прохладно.
На пороге февральские праздники, которых уже не будет для того мужчины, лежащего на тротуаре. Может быть, это для меня уже сегодня кончатся праздники жизни?
Однако, ещё жив пока. Так что надо двигаться. Окинув глазами другую сторону улицы, почувствовал на себе мрачные взгляды закрытых окон серых зданий и потухшие глазницы светофоров у дороги.
Они словно упрекали меня в том, что остался жив. Этот человек тоже хотел жить и поэтому шагнул за мной в надежде выжить. Вот он, человек, лежит мёртвый, а живой и мне было стыдно думать о том, что мужчина, фактически, прикрыл меня, стал мишенью в тот момент моего перехода от смерти к жизни.
Неужели, в действительности произошло сейчас со мной? У меня было желание выскочить на середину улицы, чтобы быть убитым и не чувствовать упрёки на себе со стороны смотрящих отовсюду.
Однако, мой разум сейчас подсказывал мне другое. В такой ситуации уже не в силах что-то изменить.
Надо мне во чтобы то ни стало сегодня выжить, добраться домой в свою семью, которая сейчас думает обо мне, ждёт моего прихода. Судьба мне дала шанс сегодня выжить.
Осторожно поднявшись, перекинув через плечо мокрый от холодного пота пиджак, пошёл в сторону цирка. Возле Художественного Фонда несколько вооружённых парней таскают за погоны старика, седого офицера милиции.
Рядом, на разделительной полосе дороги, в траве перевёрнутый автомобиль "Запорожец", возле автомобиля старик с поломанными костылями. Старик сидит прямо на проезжей части дороги и плачет.