Переулок капитана Лухманова

Крапивин Владислав Петрович

Мир дернул струны и нервно, почти сердито пропел:

Есть в мастерах корабельных моделей Чувство такое — не-береговое… Звонкость поэта в строительном деле, Ветер Атлантики над головою. Над запыленной истоптанной сушей Реет он, вечно зовет он куда-то, А в корпусах корабельных игрушек Бьются сердца

океанских фрегатов.

Песню встретили с пониманием. Похлопали. Но не сильно — почти сразу примолкли с новым ожиданием. Это и понятно: песенка была случайная, Мир выудил ее из эфира неделю назад и решил, что пригодится. А главная песня была впереди. Мир осторожно подводил к ней разговор.

Он рассказывал о жизни капитана, о его плаваниях, о барке «Товарищ», о клипере «Великая княжна Мария Николаевна». А от клипера перешел к Севастополю, из которого однажды приехал в наш город мальчик Валька Федорчук. И о том, как возник «Тайный экипаж корабельщиков», будто перекинулась цепь между двумя городами. И наконец:

— Зоя Вертицкая из нашего клуба этим летом была в Севастополе. И написала песню о севастопольских мальчиках. Наши города и наши ребята во многом похожи, только севастопольцам больше повезло: у них море вплотную, а мы связаны с ним ниточками рек. Но все равно связаны… — Глянул на Мака с его одноклассниками и не удержался: — Недаром у нас тоже есть «торпедоносцы», как в фильме про матроса Ивана Никулина… Сейчас спою, Зоя разрешила… Вертицкая, не вздумай убегать! Ребята, подержите ее там, в дверях!

Возникла короткая суета, и все стихло. И Мирослав запел:

Кажется, я сделался моложе И спешу на берег вместе с вами…

Он был уверен, что песня понравится. Но не ждал такого шумного успеха. Аплодировали, наверно, минут пять. Мир наконец поднял руку:

— Ребята, это ведь не я написал! Это Зоя Вертицкая!.. Зоя, иди сюда! Ребята, приведите ее!

«Торпедоносцы» и гитаристы «Резонансов» с удовольствием привели. Она встала рядом с Миром — тощая, нескладная, с виноватыми блестящими глазками и розовым лицом. Шепотом сказала:

— Зачем это?.. Мир, я тебе припомню…

— Терпи! — хмыкнул он. — Слава всегда мучительна.

— Вот выйдем на улицу, я тебе покажу мучительность…

Но выйти на улицу вместе с толпой Миру не удалось. Длинный Джон как-то скомканно попросил:

— Мирослав, задержись на минуту: есть дело.

— Мы подождем! — обещал верный Мак.

— Не надо. Идите к нам домой, сварите щи из пакета. Я голодный, как целый оркестр духовых инструментов.

Мак и Маша послушались. А Мир с Джоном задержались в уголке, за высокими стоячими цветами, рядом с гардеробом.

Лонг Джон подышал на снятые очки, протер их подолом вельветовой блузы.

— Мир, я вот что хочу попросить… Песня высший класс, только надо вам с Зоей постараться сделать обработку… И потом… я хочу, чтобы в августе ты выступил с этой песней на городском конкурсе «Голоса нашего города». Успех гарантирован.

— Н-ну ладно. Только, Евгений Иваныч… Может случиться, что в августе меня не будет. Если повезет с конкурсом на «Диану». Говорят, есть шансы…

— Мир… —

выговорил Длинный Джон и стал старательно надевать очки. — Мне кажется, пусть лучше скажу тебе это я. Заранее. Чтобы не было как мешком по голове… Был я недавно в Комитете по молодежным делам, обсуждались всякие летние проекты. Ну и этот, парусный, тоже… И там сказали…

Дома пахло наваристыми щами. Видимо, искусные повара Матвей и Марья в стандартное содержимое пакета бухнули немало дополнительных припасов и специй.

— Какие ароматы! — выговорил Мир.

Сбросил ботинки и куртку и быстро ушел в комнату.

Маша ничего не заметила. Но чуткий Мак шагнул следом и спросил с порога:

— Мир, что случилось?

Брат сидел на диване, прислонившись затылком к спинке. Он не стал говорить: «Ничего не случилось. Отвяжись». Сказал сразу:

— Зарубили плавание, гады!..

Прощание с парусами

Вот что рассказал Мирославу Рощину Евгений Иваныч Долгий, по прозвищу Длинный Джон:

— Такая ситуация. Есть в городе некая дама, Капитолина Марковна Густорожская. У нее есть чадо, твой ровесник. Мадам Густорожская, видимо, решила, что сыночку плавание под парусами будет полезнее, чем Мирославу Рощину. У сыночка особых заслуг нет, но есть мама, у которой масса всяких связей, а денег куры не клюют. Ну и вот…

Лонг Джон говорил сердито и смотрел в сторону, словно был в чем-то виноват.

— Я решил предупредить тебя…

— Ясно, — сказал Мир, чувствуя непонятное спокойствие.

— Не думай, что я это выслушал молча. Я сказал председателю Комитета все, что думаю про их лавочку, и пошел по всяким начальникам. Они все сочувствовали и разводили руками. Было, мол, повторное рассмотрение документов. Данные медкомиссии такие, что в моряки Мирослав Рощин не годится. У него проблемы со слухом…

— У меня проблемы со слухом? — горько сказал музыкант Рощин.

— Ага… А еще — искривление позвоночника… Я сказал там, что у них искривление совести. И узнал, что меня могут попереть из руководителей «Резонансов».

— Не надо! — по-настоящему испугался Мир.

— Наплевать! Пойду играть в ресторан «Конный двор». Хуже другое…

— Что еще хуже-то? — понуро сказал Мир.

— То, что в твоем деле, видимо, ничего не поправить. Можно, конечно, поднять большой шум, но с медиками не поспоришь. А когда медики и чиновники вместе, их вообще не сокрушить…

— Не хочу я никого сокрушать. Пусть они провалятся, — отозвался Мир, по-прежнему удивляясь своему спокойствию. — По правде говоря, мне казалось, будто что-то такое должно случиться… Как-то слишком уж гладко все шло до сих пор…

Ему и правда иногда так казалось, но он суеверно прогонял такие мысли. Потому что ведь и в самом деле все шло гладко. Даже мама по ночам тихонько молилась о его успехе.

«Скотина!» — вдруг сказал Мир себе с тоскливой злостью. Потому что впервые ощутил себя на месте мамы — с ее слезами и страхом. И показалось на миг, что рядом возникла великанская груда очень белых парусов. И стала стремительно сжиматься, убегать за лиловый горизонт. Превратилась в белое пятнышко и пропала совсем.