Перевал Дятлова, или Тайна девяти
Шрифт:
Я : На одежде вашей сестры обнаружено значительное количество радиоактивных веществ. Этот факт и подвел вас к мысли о том, что причиной гибели непременно были военные испытания?
Дубинин : На ней был свитер Кривонищенко, по-моему. Говорили, что раз Юра работал в секретном институте, связанном с физикой, то и частицы всяких вредных веществ могли остаться на его одежде. Хотя мне кажется, что он вряд ли ходил на работу и в зимний поход в одном и том же свитере. Еще есть одна версия, довольно складная, не помню уже, кто ее высказал. Дескать, когда произошел взрыв, то болванка ракетная прокатилась по склону и придавила последних четверых. Отсюда – страшные переломы и травмы…
Я : Вопрос очень больной, но я не могу его обойти. Что вы думаете по поводу отсутствия языка у Люси?
Дубинин : Я узнал об этом совсем недавно. Непонятно, но я не придаю этому
Много непонятного.
Я : Вы были на похоронах сестры?
Дубинин : Да, но они проходили уже не при таком количестве народа, как в марте, когда хоронили первых найденных. Последние четверо были в закрытых гробах, их даже родственникам не показали. Папа, правда, как-то пробился, за пару дней до похорон увидел дочь. И сказал нам с мамой: «А вам смотреть не надо».
– Идите обедать, – позвала нас Татьяна, жена Игоря Александровича, и мы отправились за стол. Вадик, правда, пытался отказаться, но его жалкие доводы никто слушать не стал.
18.
– Если нужно, я могу дать вам Люсины записные книжки, – сказал Игорь Александрович. – Я готовился к нашей встрече и перечитал их заново. Там есть дневник, бывший с Люсей в походе – в том самом, последнем. И там в конце – одна любопытная вещь… Сами увидите.
Дубинин принес стопку записных книжек – с истертыми корочками и ветхими страницами, исписанными карандашом и чернилами.
Объевшись, будто клопы, мы с Вадиком смотрели, как хозяйка разливает чай и режет торт. Торт – роскошный, с названием «Пятерик».
– Потому что он из пяти компонентов, – сказала Татьяна.
Я вновь подумала о том, что мне бы хотелось иметь таких родственников, как Дубинины. Но постеснялась им об этом сказать.
Мы просидели здесь еще час, я листала старый семейный фотоальбом – китайский, с инкрустацией на обложке и папиросной бумагой между страниц. С некоторых снимков на меня смотрела Люся – сначала крошечный ребенок, потом девчушка, девочка, девушка: с мамой и папой, с Игорем, с друзьями и одноклассниками, на отдыхе, в походах, в школе. Я всюду безошибочно узнавала ее милое личико.
– Люся занималась в школьном драмкружке, – сказал Игорь Александрович, – она очень этим увлекалась. И как-то раз ей досталась роль Снежной королевы. Я потом много видел всяких фильмов по Андерсену – но ни одной Снежной королевы лучше Люси не было. Она так здорово передала этот ледяной характер…
Игорь Александрович замолчал.По страшным березовским колеям мы ехали обратно в Екатеринбург.
– Сейчас пять пятнадцать, – сказал Вадик. – Я съезжу по делам и ровно в девять, к гонке, буду у тебя.
Возле железнодорожного переезда мы снова встали. На этот раз тетка в оранжевой тужурке остановила нас не зря – издалека слышалось громыхание и пристукивание. Из темноты вырастал поезд.
– Товарняк, – заметил Вадик и полез в карман за бумажником. – Если товарняк идет, значит, надо держаться за денежку. Тогда будут деньги – их поезд привезет. – Смутился. – Меня племянник научил.
Мы сидели в темноте и держались за денежку, каждый со своей стороны, а прямо перед нами мелькали вагоны неизвестного груза и назначения.19.
– Три с половиной часа – не так уж и много, – сказала я свеженакормленному Шумахеру и открыла первую из Люсиных записных книжек. Мне, конечно, хотелось заглянуть в последний дневник, но это было бы неправильно. Нечестно.
Первая книжечка оказалась Люсиным песенником. В самом деле, ведь все туристы пели под гитару у костра, узнавали и разучивали новые песни, вот и Люся записывала куплеты-припевы в коричневый блокнотик. Сейчас он совершенно облезлый, а в 1959-м, наверное, скрипел от собственной новизны и блестел корочками.
Края строчек, написанных бирюзовыми чернилами, поплыли, но текст разобрать можно. Кстати, это и не чернила никакие, а химический карандаш – были раньше такие. Я хорошо помню, как мы с братом в детстве муслили грифель химического карандаша, чтобы рисовал ярче.
ЕСЛИ НЕ ПОПАЛ В АСПИРАНТУРУ I. Жил один студент на факультете
О карьере собственной мечтал
О жене столичной
О деньгах приличных
Но в аспирантуру не попал
II. Если не попал в аспирантуру
Собирай свой тощий чемодан
Поцелуй мамашу,
Поцелуй папашу
И бери билет на Магадан
III. Путь до Магадана недалекий
За полгода поезд донесет
Там сруби хибару
И возьми гитару
И тогда вокруг всё запоет…
Эта песня, как и все в книжке, была длинной.
Я будто слышала нехитрую мелодию, четыре гитарных аккорда (два с барре), и старательное девчачье двухголосие. Песни были шутливые – даже если дело касалось святой для туристов темы.
ГИМН ТУРИСТОВ УПИ По полям, лесам
И отрогам каменистым
Вдали от Свердловска и вблизи
Посмотри-ка, друг,
Ходят с песнями туристы —
Железные туристы из УПИ
Третий день идем
Только щелкаем зубами
Так пусто в животе, хоть голоси
Не волнуйся, друг,
Мы вернемся скоро к маме
Пойдем с тобой в столовую УПИ
Ты устал шагать
Под дождем и лютым ветром
Но всё же о привале не проси
Только вспомни, друг,
Сколько сотен километров
Протопал ты по лестницам УПИ.
Некоторые тексты я узнавала. Сестра моей школьной подружки училась в УПИ и без конца ездила со стройотрядами. Я помнила слова песен по тетрадкам, которые мы с подружкой листали в отсутствие владелицы.
МЕЗОЗОЙСКАЯ КУЛЬТУРА Помнишь мезозойскую культуру
Мы с тобой сидели под скалой
Ты на мне изодранную шкуру
Зашивала каменной иглой
Припев:
Жрать захочешь – приди
И в пещеру войди
Хобот мамонта вместе сжуем
Наши зубы остры и желудки пусты
До утра просидим мы вдвоем…
Я пролистала книжку и уже решила было отложить ее в сторону, как вдруг мое внимание привлек следующий текст:
…Вверх по скользким камням
По тропинкам крутым
Альпинистов отряд пробивался
Все сердца как одно
Штурма ждали давно
Каждый шел и горам улыбался
Вдруг глухие раскаты до нас донеслись
Страшный грохот в долине раздался
Это снежный карниз
По крутым склонам вниз
Роковою лавиной сорвался
Вот промчалась лавина, сметая отряд
Собираются люди на скалах
Лишь один не пришел
Он могилу нашел
Там, под снегом, в глубоких провалах
Мы товарища молча
3 ночи, 3 дня
Стиснув зубы, упрямо искали
Горы жертву свою в том неравном бою
Несмотря ни на что не отдали
Высоко в облаках пики гордо стоят
Между ними зияют провалы
Всюду снежный простор
Ничего, кроме гор,
Ледники да суровые скалы.