Перевал Миллера
Шрифт:
— Ну, вообще вполне можно было предположить, что не знают. Почему б Зелинскому не промолчать? И так все шито-крыто… Прибылов, кстати, был малый молчаливый, спокойный… нелюдим такой…
Все! Есть контакт!!! Есть ключевая фраза: раньше частные дома стояли! Вот оно. Десятка! Я сразу вспомнил письмо придурковатого В. В. Картушко. Частный дом Плещеева!.. Плещеева, никак А.С.?.. На этом самом месте. Да. Что тянет их сюда? Миллера? Этих? А может быть, еще кого?.. Плещеева? Разгадка?
Еще один кусок мозаики — еще шаг. Меня залихорадило. Сейчас все станет наконец на свои места.
— Ладно, —
— Почему я? — удивился Федор.
— Я сейчас в подсобку… Хочу в архив заглянуть, 404 посмотреть ту запись. Есть соображение, хочу проверить. Когда, ты говоришь, это случилось?.. С двадцать четвертого на двадцать пятое? Ладно.
Я взял со стола папку «На подпись» и подался было в сторону коридора, но остановился.
— Слушай, Федор… один вопрос. К делу отношения не имеющий, но… ты меня сегодня удивил, конечно. Я, признаться, так и думал про тебя, что ты таков и есть, каким себя изображал… Скажи… вот ты сторожем там, потом швейцаром… это как? Тебе это… зачем-то нужно?
Федор ухмыльнулся:
— Меня это устраивает, Антон Валерьянович… Ну ладно,
идите, я позвоню. — И снял трубку.
Я торопливо пошел, почти бегом, по коридору первого этажа. Последняя дверь налево — подсобка, где хранилось всякое барахло, в том числе и архив: все делопроизводство гостиницы по истечении года попадало сюда, в один из отсеков большого шкафа, на верхнюю полку. Всего таких полок имелось пять. Нижняя ежегодно в январе освобождалась, и все ее содержимое, согласно инструкции, отправлялось в городской архив, который выдавал нам справку о получении документов теперь уже шестилетней давности. Справки подшивались в особую папку, старые дела в. шкафу совершали переезд на одну полку вниз, а прошлогодние бумаги занимали верхнюю. С архивным делом у нас был полный аккурат.
Я в общем-то сбрехнул Федору. Никакой интересной идейки у меня не было, была трясучка близости развязки. Нетерпение. Успеть! Мне казалось почему-то, что архив поможет мне.
Дверь в подсобку была отперта. И противоположная дверь, пробитая во двор рядом с окном, тоже. В окно я увидел, как Анна выколачивает во дворе половики, развесив их на железных перекладинах. Туп! туп! туп! — доносились частые глухие удары.
Я швырнул папку на письменный стол, распахнул шкаф, полез в нижний отсек. Так… книги, не то… ага! Вот. Книга регистрации посетителей. Я отложил ее в сторону.
Теперь папки. Я выволок всю стиснутую стопку на пол, стал перебирать. Квитанции… переписка… распоряжения, протоколы… стоп! Ага, оно: дело по персоналу. Я отложил и его, а остальные сунул на место.
Ну что ж, посмотрим. Со скрипом двинув стул, я сел за стол, плюхнул дело перед собой и с неприятным стеснением посмотрел в окно. Мне не хотелось, чтобы Анна застала меня за этим занятием.
Довольно быстро я нашел график дежурства ночных портье за июль: лист скверной бумаги, расчерченный на аккуратные клеточки. Так. Двадцать четвертое… хм. Прибылов М. Все правильно.
Я засек на всякий случай номер листа, захлопнул дело и отодвинул его. Взялся за книгу регистрации, спешно пролистал шуршащие, слежавшиеся
Вот она — первая запись. Миллер… выехал?.. А, так это ж утром, это Зелинский… и почерк-то бюрократа. Надо двадцать четвертого, на предыдущей странице… Ну да, вот он, другой почерк, и чернила другие. И кстати, лопухнулся здесь Федюша: если кому-то придет в голову сравнить, то и установят, что почерк этот не Прибылова, а Баклагина Федора… Так-то!.. Ну да ладно. Итак!.
Итак, двадцать четвертое июля, двадцать три сорок восемь. Миллер Павел Константинович. Цель прибытия — коммерческий вояж, м-да. Место постоянного проживания — Петербург. Срок пребывания — одни сутки, уплачено по прейскуранту, два двадцать пять. Ничего себе! — инфляция, две копейки в год. Ну-ка, время убытия… восемь тридцать две. Странновато, конечно, для коммерческого вояжа, но чего только на свете не бывает — в другую гостиницу переехал, более комфортабельную… переночевал ночь и уехал.
Я вытащил письмо В. В. Картушко. С шуршанием разгладил его на столешнице ладонью. Зачем я хотел сравнить эти два документа, я и сам не знал. Надеялся на озарение… Стал сравнивать.
Так… почерки, конечно, разные, ничего схожего. В. В. Картушко выводил буквы, как отличник по чистописанию… Фамилии… Миллер… Плещеев B. C., его дочь Плещеева… или Картушко А. М… эм… эмм… Михайловна?.. Матвеевна?..
Стоп! Стоп. Стоп!!! Какого черта!!! Какая она, к черту, — эм, если ее папаша — вэ!!! Проклятье!.. Я схватил конверт, облившись судорожным холодом. Обратный адрес!.. Нету. Ах да, и правда, не было, я позабыл.
Эх!.. Найти, найти бы этого Картушко! Вот тут он, вот он, вот может быть ключ! Плещеев!.. Плещеев, Плещеев, мать твою так, что ж ты делал здесь, на этом месте, в своем доме?.. Почему Миллер пришел сюда, не в какое другое место — исключительно сюда! Почему?!
М-м-ммм… нет. Не клеится. Чего-то не хватает, не стыкуется. Чего-то нет. Какого-то звена. Нет. Зачем Миллеру понадобился «Перевал»? Перевал. Перевал? Перевал Миллера.
Перевал Миллера. Е-мое, знакомое такое… знакомое до странности. Я напрягся что есть сил, пытаясь вспомнить, где же мне приходилось встречать это, это выражение… не вспомнил, но закаруселило рядом в памяти еще что-то, еще… еще какое-то важное слово… словосочетание… причем совсем недавнее, недавно слышанное, может быть, сегодня, несколько часов назад… назад…
Так! Я схватился за виски. В них бешено стучало. Спокойно! Спокойно. Это важно, очень важно. Это тоже может стать ключом. Я помню: что-то я услышал… это было… когда?.. Да! Когда вошли Боярышников и Ропшин… Или нет? Или все же — да?.. Кто-то из них сказал что-то. Вспомнить — и все встанет на свои места. Головоломка сложится. Только припомнить.
Я посмотрел в окно и увидал, что Анна перестала колотить и сгребает коврики в кучу, чтобы их тащить сюда. Я заспешил. Схватил книгу и дело и кое-как впихнул их назад, на нижнюю полку шкафа, не очень аккуратно, но наплевать, потом. С излишней силой треснул дверцей шкафа. Схватил со стола папку, глянул в окно — Анна, раскрасневшаяся, серьезная, вся в трудовом угаре, шлепала обратно с ворохом тряпья в руках. Я быстро вышел в коридор, захлопнул дверь — и вспомнил.