Перевал Подумай
Шрифт:
Он остановился на перекрестке. В широкую реку улицы вливалась другая, поуже, а еще дальше и эта улица дробилась на ручьи переулков, они десятками рукавов обтекали сопку, исчезали где-то в порту.
Там, где один ручеек поднялся выше других, живет Наташа.
Они дружили с юности: Наташа, он и Лена. Наташа училась с Леной в одном классе. И все, что бы ни придумала Ленина буйная голова, повторяла и подруга. В девятом классе Лена поспорила с мальчишками, что под Новый год пробежит по снегу босиком вокруг квартала. И пробежала, даже не простудившись. Все восхищались ею,
Словно бы само собой получилось и то, что, когда Александр с Леной поженились и поехали работать на Колыму, вместе с ними оказалась и Наташа. Она вышла замуж за тихого бухгалтера. Сама тоже стала бухгалтером. Эта профессия очень ей подходила, но оторвала от старых друзей. На время они потеряли друг друга из виду.
А потом… Гибель Лениной геологической партии в горящей от летней суши тайге. Напрасные мучительные поиски.
Он сам выехал на место пожара и впервые увидел колымскую тайгу. Необъятный, равнодушный к любым человеческим страстям простор. Даже гарь, безразлично проглотившая горсточку людей, и то тянулась дальше, чем мог охватить глаз. Торчали заостренные, как пики, лиственничные пни, в олений рог скрутился обгорелый стланик, тонким седым пеплом рассыпался под ногами мох. Ни следа, ни намека на трагедию. Отживший покой.
Ремезов долго горевал о Лене. Тогда-то у него появилась мысль, что именно он должен дать бой безжалостной тайге. Его сокрушительным ударом станет город, который он построит в этом краю. Небывалый, неслыханный по красоте. Металл и бетон, стекло и мрамор засверкают среди бурой таежной глухомани. Слава города позовет людей со всех концов страны — и рухнет равнодушное безмолвие, оживет тайга.
Омут работы. Год, другой… Обсуждение представленного проекта. Слова, ударившие наотмашь: «Признать проект полностью не отвечающим поставленной цели…» Такого безоговорочного поражения он не ожидал. Александр Ильич заранее готовился к тому, что непривычность многих архитектурных решений вызовет недоумение, а может быть, и протест. Он готов был доказывать, спорить… А оказалось, что спорить — не с кем. Проект просто не приняли всерьез.
Зимним вечером, вскоре после обсуждения проекта, он брел по одной из улиц. Деревянные дома, деревянные обледенелые тротуары. Временное подобие города. Проживет такой поселок положенный короткий срок, и о нем забудут. Смешно и нелепо мечтать об ином, вечном городе на вечной мерзлоте. Или срок ему еще придет, а он просто поторопился, в неоправданной спешке обогнал время, забыв о насущных задачах сегодняшнего дня?
Студеные январские сумерки все ниже стлались по земле, путали тропы и очертания домов. Еще не было поздно, а на улице — ни души. Шум доносился только из дверей длинного придорожного барака с надписью известкой поперек стены: «Северный». Спиртной, вечерний, недобрый шум. Не зайти ли? Нет, идти туда не хотелось.
Сумерки сгущались, в город спешила ночь. Шахматным, черно-желтым полем легли на дорогу отражения окон. Он шагал, пытаясь ступать только на желтое, сбивался и безразлично думал, что идти ему некуда и незачем. Все кончено. Нет Лены. Проект рухнул. Никаких надежд на будущее.
Кто-то несмело потянул его за рукав.
— Сашка, ты? Это ты?
Александр Ильич очнулся. Перед ним, вся круглая, в большом пуховом платке и мохнатой шубе, стояла женщина и не отпускала, трясла за рукав.
— Са-а-ашка! — повторила она протяжно, уже окончательно его узнав. — Вот так встреча!
Не отпущу, и не надейся, пока не зайдешь ко мне. Я ведь тут рядом живу.
А он только молча кивнул и так и не проронил ни слова за весь вечер у Наташи. Она без умолку рассказывала о себе, объясняла, почему разошлась с мужем (…всю зарплату пропивал, и вообще от него только грязь в доме), говорила что-то об общих знакомых…
Он слышал ее, но почти ничего не понимал. Окружающее воспринималось не через слова, через ощущения: свет от лампы на лице, теплая и нежная женская кожа под озябшими от мороза пальцами…
Постепенно беда отступила. Стихла боль от потери любимого человека. Напряженная работа над новым проектом заставила забыть о неудаче. А Наташа осталась рядом, но мужем и женой они так и не стали. Со временем их отношения все больше запутывались: он мучился в ненужных оправданиях, она — в неутолимой ревности к прошлому. Как костер, забытый в торфянике, уходит такая ревность вглубь и изнутри дотла выжигает душу. Он понимал, что словами ее не погасить, а большой, стирающей прошлое любви — он в себе не находил. Это чувство осталось позади — вместе с молодостью и мечтами. Но голубые глаза Наташи в частых тихих слезах тревожили, просили невозможного. Как будто он прятал от нее заветное…
…Александр Ильич нахмурился и остановился, оглядываясь. Как бывало и прежде, задумавшись, он забрел далеко, совсем в другой конец города. Ржавый пустырь, перекопанный под картошку, и невидимая, но слышная речка впереди. За ней — громада ремонтного завода.
— Господи, как это меня сюда занесло? — проговорил он вслух и окончательно пришел в себя. И, как всегда, почему-то стало неловко от своих мыслей. Сию минуту захотелось сделать для Наташи что-нибудь очень хорошее, загладить вину.
Он зашел в дощатый фургон заводского магазинчика. Бутылка шампанского, шоколадка со смешной рожицей на обертке — больше ничего там не нашлось. Завернув все в газету, он быстро зашагал по склону — дворами, пугая собак, — к порту.
Там, на взгорье, стояли три двухэтажных деревянных дома. Дома снисходительно поглядывали и на город, и на порт: ведь они были старше всех. Горожане окрестили их «фаршированными кабачками». Последнее время вспоминали о них часто: стоял вопрос о новом жилом районе вблизи порта, и эти дома доживали последние дни.
Окно Наташи встретило Александра Ильича неизменным розовым светом и ажурной тенью тюлевой занавески, упавшей на землю.
Он прошел по коридору и тихонько постучал в дверь.
— Кто-о-о там? — певуче протянул женский голос.
— Я, Ната, открой…
Дверь отворилась.
— Ты, Саша? А я уже и ждать перестала. Еще минута и ушла бы. Ведь ты же обещал позвонить, — говорила она принужденно, не глядя в глаза. Он молчал, так как только сейчас вспомнил, что действительно обещал позвонить…
— А это что, шампанское? С чего бы? Сегодня не праздник, а я, по-моему, не из тех, к кому ходят с бутылкой!
Она слишком долго его ждала и, стараясь хоть чем-то восполнить мучительное ожидание, намеренно накаляла себя обидой.