Перевал
Шрифт:
И еще оказалось оно положенным с таким расчетом, что во время дождя машина, идущая сверху, непременно сползет юзом на него и застрянет, а идущая снизу, преодолев подъем, не сможет затормозить и скатится обратно.
Затем настал мой "последний нонешний денечек", как говорят. Не до бревна и Марфиных хлопот стало...
Раздвинув сплетенные ветви орешника, я вышел на опушку.
Не шла наискось по холму дорога, пробитая танками. В спелой ржи чуть приметным полумесяцем угадывалась она. А там, где дорога выходила из села, у околицы, у Марфиной избы, поднималось с десяток
Я примчался домой, очень обрадовался встрече с родными и забыл о межеумочном времени, когда не знал, верить или не верить в искренность родительской любви...
Целую неделю я находился словно в тумане. Иногда вскакивал по ночам. Мне снилась корабельная тревога.
Потом жизнь вошла в обычную колею. Не сразу, но вскорости спросил я у нашего агронома, как же это Марфа обскакала его.
– Да,- согласился он.- Полсотни гектаров, не меньше, выручила старуха.
Я спросил настырно:
– Вы-то что же смотрели?
Наш агроном Степка Оврагов, о котором у меня сохранилось воспоминание как об отличном плясуне, стал Степаном Трофимовичем. Я почти не признал его в степенном, медлительном и мешковатом мужчине с конопатым лицом. Он спросил в свою очередь меня, хитровато прищурившись:
– Можно ль сразу было такую бойкую дорогу перегородить?
– За "ведьмин" авторитет хоронились?
– съязвил я.
– Заодно были. Это вещи разные. Меня-то тогда больше за плясуна считали. Вот после твоей ссоры с ней остался я около Марфы один. Надоумила она меня бревно положить. Положить-то я положил. А она охраняла...
– Ну вот,- сказал Лютов, прикрыл за собой дверь вагончика, в котором разместилось четверо бульдозеристов.- Механик я. Вас к перевалу поведу. Чаевничаем?
– и шевельнул из стороны в сторону веселым носом-сапожком.
Низенький, почти квадратный, в плотной, сшитой из кусочков цигейки жилетке, с поднятыми, но не завязанными шнурками ушанки, Лютов не произвел на бульдозеристов впечатления строгого начальника, каких обычно ценят и любят водители.
– Утробин,- первым представился, поднявшись из-за стола, ладно скроенный пожилой мужчина в клетчатой ковбойке, ватных штанах и кирзовых сапогах.- Как величать прикажете, начальник?
– Антоном...
– Вот, Тоша,- обратился Утробин к сидевшему рядом пареньку в толстом свитере крупной вязки и с пышной шевелюрой.- Вот, Тоша, тебе и тезка нашелся. Радуйся.
– Радуюсь...- равнодушно ответил Тоша. Он прислушивался к тихой музыке. Под свитером обозначались контуры транзистора.- Я - Тараторил, Антон Григорьевич,- заметив, что на него смотрят, не вставая с лавки, протянул он тезке руку.
– Лютов. Антон Семенович.
– Прямо Макаренко!
– весело и открыто рассмеялся парень в гимнастерке и галифе.- Только вот фамилия страшная. Я тоже тезка - Бажану. Максим Бажан. А вот, если бы соединить фамилию нашего начальника с именем Гурамишвили, то вышло бы нечто бесподобное - Отелло Лютов!
Скромный и тихий усач с большими грустными глазами вышел из-за стола, поправил кургузый пиджачок и, отерев руку о рубашку, подал ее начальству.
Антон Семенович вошел в вагончик в приподнятом настроении: осмотрев прибранные, аккуратно поставленные "сотки", он заочно еще остался доволен своими "подопечными", а не "подчиненными", как он назвал их про себя. Остался он доволен и встречей, не обратив внимания на то, что тезка его поленился подняться и никто вроде не заметил этого.
Утробин усадил Л готова за стол, налил чаю и повел разговор о деле.
– Мы слышали, вы, Антон Семенович, ходили с водителями прокладывать зимник.
– Тогда я не механиком, еще водителем был.
– Ну и как дорожка?
– Дорожка... Нет ее. Одиннадцать ручьев, река да верховые болота...
– Верховые болота?
– переспросил Тараторив.
– Да. Болота на возвышенностях. Они толком не промерзают. Вспучиваются зимой наледями. Рыжими такими... Верховые- они и на вершине сопки могут быть.
– Много их?-поинтересовался Утробин.
– Пройдем реку-так почти сплошняком пойдут. Здесь мы - в долине, .холод тут держится, а выйдем - снега в тайге почти нет.
– Значит, торопиться надо,- сказал Утробин.- Река вот-вот тронется. Так, а, начальник?
– Тут бабушка надвое сказала... Я полагаю: сорок километров надо пройти за неделю.
– Это меньше шести километров в день?
– удивился Тараторин.- Курорт - не работа.
– Не пыли, Тоша,- остановил его Утробин.- А работать по сколько же часов?
– От зари до зари.
– Стращаешь, начальник. Либо дорога совсем непроходима и лезем мы к черту на рога, либо стращаешь,- помотал головой Утробин.
– Давайте не спорить,- миролюбиво заметил Лютов.- Обещаю- хватите горячего до слез. Скрывать не стану. Ну, а об оплате вам говорили.
– Говорили,- кивнул Утробин.- И по оплате, и по погоде с 16 дорогой лучше поспешить. А, мужики?
"Мужики" промолчали, решив, что, мол, старшим виднее.
Утробин держался вроде бы посредником между начальством и остальными бульдозеристами. Роль, взятая им на себя, видимо, добровольно, как нельзя лучше шла к нему, и, судя по возрасту, опыта ему было не занимать, да никто другой и не претендовал на столь деликатную и во многом ответственную роль.
– Значит, посмотрим, как пойдут дела в пути,- твердо выговорил Утробин.
И опять остальные бульдозеристы промолчали.
– Так нельзя,- сказал Лютов, почувствовав, что Утробин готов стать коноводом.- Нужно заранее обо всем договориться.
– Никто не собирается вам противоречить,- слишком охотно поступился Утробин.- Командуйте!
– Это хорошо,- согласился Л ютов .- Отдыхайте. Выходим в семь утра. Я разбужу вас.- Он поднялся.
– А чай?
– встрепенулся сидевший рядом с Утробиным его тезка.