Перевалочная станция
Шрифт:
Олли уже поглощал кусок ростбифа, и ему некогда было отвечать.
– Он мусорщик. Я встречал его тут, неподалеку,- сказал один из зрителей.
– А с каких пор такая прожорливость?
– С сегодняшнего дня,- прошамкал Олли с полным ртом.
– Вот как? А что именно сегодня случилось, что вы стали так много есть?
– Ничего. Просто есть хочется.
– Так-та-ак... Послушайте-ка, а что если мы с вами поедем в больницу, и я там вас хорошенько посмотрю?
– Э, нет, сэр,- заявил Олли.- Я не позволю, тыкать в себя иголками.
–
– Мы просто осмотрим вас. А еды будем давать сколько захотите.
– Сколько захочу? Ну, тогда поехали.
***
Фотоснимок был издевательский, но смысл был ясен. Фотограф, приглашенный на турнир, ухитрился запечатлеть Олли в момент, когда тот поглощал два яйца. Одно было уже в глотке - видно было, как от него раздулась шея, а второе он запихивал себе в рот. Под снимком было напечатано крупным шрифтом: "ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ОПУСТОШИЛ ХОЛОДИЛЬНИК РЕСТОРАНА МОНТЕ". Рядом была подверстана колонка репортажа под заголовком: "Съел Триста Сорок Три Яйца и Говорит "Я Хочу Еще".
Золто положил газету и сказал своей жене:
– Это он. Можно не сомневаться, что он ее нашел.
– Я сразу поняла, что в переулке искать бесполезно,- ответила Поджим.
Эта привлекательная особа женского пола сейчас была погружена в глубокое раздумье, и ей удавалось выглядеть одновременно и очень красивой и глубокомысленной.
– Как нам теперь заполучить ее обратно без лишнего шума?
– спросила она мужа.
– Откровенно говоря, не знаю,- сказал Золто.- Надо что-нибудь придумать. Он, видно, принял ее за орех и проглотил. А теперь в больнице ему сделают рентген желудка и, конечно, найдут...
– Они не поймут, что это такое.
– Его же обязательно будут оперировать, чтобы удалить "орех". А когда они ее достанут, тогда быстро разберутся.
Поджим согласилась.
– Я одного не пойму - почему она стала работать. Она ведь была выключена, когда я ее обронила...- сказала она.
– Видимо, он случайно включил ее. Я заметил, некоторые земляне имеют привычку разгрызать орехи зубами. Ну вот он и нажал зубом на один из контактов.
– И включил передачу неодушевленной материи? Да, ты, пожалуй, прав, Золто. Содержимое желудка сжимается и телепортируется в наш мир. А сам желудок остается нетронутым - это же часть живого существа! Его нельзя передать по этому каналу. Бедняга,- он, наверно, стал сильно худеть - ведь обмен веществ у него продолжается. И чем больше он ест, тем больше худеет...
– Бедняга? Слишком уж ты жалостлива, Поджим. Подумай лучше, что будет с нами, если мы не заполучим станцию обратно.
Он вздернул плечи и захохотал.
– Следи за собой, Золто,- предупредила Поджим.- Когда ты начинаешь смеяться, у тебя исчезает всякое сходство с человеком.
– Подумаешь! Мы же одни,
– Нас могут и подслушать.
– Ладно, не отвлекайся от главного. Что будем делать со станцией?
– Придумаем что-нибудь,- весело сказала Поджим, но Золто отлично видел, что на самом деле она сильно встревожена.
В больнице Олли уложили в постель. Врач поручил сестре искупать его, но он яростно воспротивился такому унижению, и пришлось поручить это дело мужчине-санитару. И вот он - в постели, чисто вымытый, побритый, в такой короткой ночной рубашке, что ему стыдно было на себя взглянуть, и, конечно, по-прежнему умирающий с голоду.
На столике у кровати уже стояло десятка полтора пустых тарелок. Ему подали все блюда из меню больницы, основательно сдобрив их витаминами и прочими полезными вещами. Все казалось ему чертовски вкусным, пока он глотал, но насыщения не давало.
Больше ему делать было нечего. Он ел да ломал голову,- почему это у докторов, которые его осматривали, было такое растерянное и тревожное выражение на лицах.
Новый кризис разразился совершенно внезапно. Он тихо лежал мучимый непрестанными голодными спазмами, как вдруг кто-то будто толкнул его в живот. Он вздрогнул. Никого около кровати не было. Доктора ушли копаться в книгах и спорить друг с другом.
Через несколько секунд он ощутил еще один толчок, потом еще и еще.
От страха и боли он закричал.
Он кричал минут пять. Наконец, в палату заглянула сестра.
– Вы кажется, звали меня?
– небрежно спросила она.
– Живот!
– простонал Олли.- Меня кто-то колотит по животу...
– Это у вас желудочные боли,- пояснила сестра, ласково улыбаясь.- Будете умнее. Нельзя так жадно...
Но в этот момент он, корчась от боли, сдернул простыню с живота и сестра остолбенела. Желудок у Олли вздулся как арбуз, только арбуз не гладкий, а шишковатый. Угловатые, неровные шишки выпирали во все стороны.
Она кинулась прочь из палаты, громко крича на ходу:
– Доктор Мэнсон! Доктор Мэнсон!
Когда она возвратилась с двумя врачами, Олли был в таком состоянии, что даже не заметил их прихода.
– Что за чертовщина?!
– вскричал Мэнсон и принялся ощупывать живот Олли.
– Когда это случилось?
– спросил второй врач.
– Только что, я думаю,- ответила сестра.- Минут пять назад живот у него был впалый, как обычно.
– Надо будет вспрыснуть ему морфий, снять боли, а затем сделаем рентген,распорядился Мэнсон.
Олли был в полузабытье. Его подняли с кровати и на каталке увезли в рентгеновский кабинет. Он не слышал ни одного слова из дискуссии между врачами, которая развернулась вокруг рентгеновских снимков, хотя врачи говорили во весь голос, ничуть не стесняясь его.
– Что же это за штуки, черт возьми?
– оторопело спросил доктор Мэнсон.
– Похоже на ананасы и грейпфруты,- предположил озадаченный рентгенолог.
– Четырехгранные ананасы? Заостренные грейпфруты?..
– Я же не утверждаю. Я только сказал, что похоже...- оправдываясь, сказал рентгенолог.- Ну, может, не грейпфруты, а кабачки...- добавил он смущенно.