Перевертыш
Шрифт:
Пан вспомнил, как несколько дней назад, в один из первых его учебных дней, в секторе для стрельбы, обозначенном ему среди развалин какого-то магазина Волчком, появилось трое гражданских, явно промышлявших мародерством, с большими клетчатыми сумками в руках, почему-то в черных очках и с громко кричащим на полрайона миниатюрным радиоприемником на поясе у одного из них. Про то, что приемник берет только одну волну, а местные зовут его «плеером» Пан узнал позднее, а в тот момент неожиданно для себя услышал спокойную и внятную команду Волчка: «Огонь на поражение. Твой центральный…»
В тот момент Пан промедлил всего секунду, но все-таки успел достать затылок центрального мародера, уже сообразившего, почему упали его крайние собратья и попытавшегося сбежать.
Задумавшись о взаимоотношениях внутри батальона и отношении бойцов к окружающему их, хотя и враждебному, но мирному городу, Пан едва не прозевал следующую реплику Успенского:
— А вот мне что-то захотелось пограбить и понасильничать… Да вот и новенького надо бы на экскурсию сводить, как ты считаешь, Волчок?
— А что ж не сводить? — поддержал Волчок. — Парень боевой, только без опыта пока. Но опыт, может быть, и придет. А может быть, не успеет придти. А вот посмотреть, как проклятые буржуины устроились в этой жизни, не вредно будет.
— Как ты, Пан, в смысле пограбить и понасильничать? — обратился уже к нему впрямую старший сержант.
— Да я, вообщем-то, не против, — ответил Пан, понимая, что слова Успенского вряд ли стоит воспринимать буквально.
— Ну, значит, прогуляемся сегодня по городу вместо спокойного солдатского отдыха…
Успенский резко сбросил ноги со спинки кровати и притопнул сапогами о доски пола. Казалось, он собирается прямо сейчас рвануться и побежать в город, минуя близлежащие развалины, что бы насладиться своей властью «оккупанта» и «захватчика».
— Вам замполит так погуляет, что мало не покажется, — с кислой миной возвестил Волчок.
Замполит в батальоне был новый, из пополнения. И хотя он старательно вникал в неофициальную иерархию служебных отношений и ничего не имел против, когда прошедший бои сержант подсказывал новенькому, совсем недавно из училища, лейтенанту, как правильнее построить учебный процесс. Но к самостоятельным вылазкам в город, уже до его прихода имевшим место, относился крайне отрицательно, считая, что такое несанкционированное общение с местным населением разлагает бойцов и младших командиров. Впрочем, против организованных, раз в неделю, экскурсий под присмотром офицеров и даже себя лично, замполит не возражал, но все-таки при этом оставался «новичком», не успевшим стать своим для ветеранов батальона.
— А он что — сегодня дежурит? — спросил Успенский.
— Нет, сейчас должен комроты «два» заступать, Пешков, — ответил Волчок.
— Ну, раз сам Пешков на стреме, то и рассуждать нечего, — решил старший сержант. — Пан, давай-ка, собирайся.
Пан подскочил с койки, вопросительно глядя на Успенского, мол, что брать, что не брать с собой в город.
— Сходи-ка ты к Хвату, — распорядился сержант, — попроси у него местных зеленых бумажек, ну, а на обратном пути забери из оружейки по паре запасных обойм для себя и для меня… «Семена»-то своего давно чистил?
— Обижаешь, начальник, — вступился за новичка Волчок, — у нас с этим строго…
Штатным оружием ближнего боя для снайперов был пистолет конструкции Семенова, прозываемый в войсках просто «семеном» или — высокопарно — мини-карабином. Убойной мощности пистолет, умеющий к тому же стрелять очередями, с обоймой на двадцать патронов
Находясь практически в городской черте, но, тем не менее, официально считаясь в «прифронтовой зоне», бойцы штурмового батальона личное оружие в оружейку не сдавали. Исключая, конечно, снайперские винтовки, гранатометы и пулеметы, хранить которые в казарме возле коек было затруднительно. А вот патроны и гранаты были всегда «под замком», а к табельному оружию полагалось лишь по одной обойме или магазину, что бы в случае нужды продержаться в бою до открытия «оружейки», расположенной здесь же, в казарме.
А вот старшина Хват своей резиденцией имел маленький отдельный домик, построенный, похоже, в незапамятные времена из таких легких и непрочных материалов, что все только диву давались, как смог он устоять столько времени, да еще во время проходящих рядом боев. Там организовал свою мастерскую оружейник и ремонтник Хват, человек полностью свою фамилию оправдывающий. Месяца три назад, когда батальон форсированным маршем спешил к городу, в маленьком поселке, больше напоминавшем большую деревню, бойцы обнаружили разбитый инкассаторский броневичок, наполненный мешками местных зеленоватых купюр различного достоинства. Видимо, кто-то ушлый решил вывести деньги на восток из зоны оккупации, а еще кто-то, не менее, а то и более ушлый, решил этими деньгами поживиться, но — опоздал, успев только остановить броневичок, перестрелять охрану и вскрыть бронированные дверцы. Впрочем, может быть он и прихватил с собой пару-другую мешков до появления авангарда штурмового батальона. А вот бойцы и офицеры отвлекаться на чужие, совсем в военной жизни не нужные купюры не стали, просто сдвинув автомобиль с дороги. Но Хват, передвигающийся на отдельном бэтээре со своим тонким и грубым имуществом, отвлекся и закинул пяток объемистых мешков в свою передвижную мастерскую. Будто предвидел он если не кровопролитный бой, то уж последующий отдых в роли комендантской роты — точно. И теперь все солдаты и офицеры батальона, отправляясь по делам или на экскурсии в уцелевшие части города, обращались к Хвату. К чести старшины, он ничего не требовал в обмен на иноземные деньги, разве что иногда каких-то мелких услуг, щедро оделяя из своего запаса всех нуждающихся. А деньги эти все еще продолжали хождение в городах и селах оккупированной зоны, пусть и сильно за последнее время обесценились. И теперь, попадая на все еще оживленные центральные улицы оккупированного города, офицеры и солдаты штурмового батальона не чувствовали себя бедными родственниками, способными только отбирать нечто нужное им или просто любопытное под угрозой оружия.
Сперва старшина Матвей Хват, возрастом превосходивший Пана почти вдвое, разворчался на прибежавшего к нему с просьбой: «Дяденька, дай денег» новичка. «Строить и равнять» личный состав глубоко штатский механик на все руки Хват не умел, зато ворчал отменно, а уж если кто-то, пусть даже и из старослужащих, запарывал оружие неправильной эксплуатацией, то мог и наорать по рабочему, матерком и от души. Впрочем, узнав, что Пан просит не за себя, ну, то есть, не только за себя, а в первую голову за Успенского, старшина подобрел и выдал новичку пяток пухлых пачек перевитых банковскими упаковками купюр солидного достоинства. Все они были из сотенных дензнаков, и лишь одна компоновалась полусотенными. Привыкшему после призыва к рублям, да трешкам, да и в гражданской жизни не избалованному червонцами и четвертаками Пану сумма местных дензнаков показалась ошеломляющей, но, верный уже начавшейся закладываться в нем снайперской неторопливости и основательности, солдат решил не спешить с душевной благодарностью щедрому старшине, а глянуть для начала, что на эту бешеную сумму можно приобрети в оккупированном городе.