Переводчик Гитлера. Десять лет среди лидеров нацизма. 1934-1944
Шрифт:
Его жена, как я уже говорил, была дочерью министра иностранных дел фон Нейрата, который до назначения на этот пост был послом в Риме. Рожденная в Лондоне и воспитанная в семье дипломата, она сопровождала своего мужа, который был значительно старше ее, из Брюсселя в Мадрид и из Мадрида в Будапешт. Она напоминала мне богиню охоты и сумела сохранить облик Дианы, не растеряв своих исконных швабских качеств. Ей очень нравился Будапешт. Как и императрица Елизавета, она влюбилась в эту страну, в ее жителей, и в рыцарские черты когда-то великой, но теперь уже ужасающей нации, о судьбе которой она не питала никаких иллюзий. Она позволила адмиралу Хорти, бывшему адъютанту оплаканного народом императора Франца-Иосифа и императорскому управляющему королевством Венгрия, ухаживать за собой и напрасно пыталась, как добрая швабская женщина, убедить венгерских княгинь задуматься хоть немного о судьбе своих крестьян, которые жили в средневековой нищете.
Фрау Вини фон Макензен неохотно возвратилась в Берлин, куда ее отец Нейрат вызвал своего зятя, чтобы
В апреле 1938 года жена нового посла, которая, благодаря пребыванию ее отца в Риме, свободно владела итальянским, оказалась в самой гуще того хаоса, который воцарился во время подготовки «свадебного путешествия» Гитлера в Италию. Только после того, как все успокоилось, можно было заняться проблемами итало-немецких отношений. Министром иностранных дел был граф Галеаццо Чиано. Его министерство, занимавшее старинный дворец Киджи, в котором до Первой мировой войны располагалось австрийское посольство в Риме, занималось исключительно рутинными дипломатическими делами. Настоящие дела вершились не в золоченых залах палаццо Киджи, а на свежем воздухе, в гольф-клубе, расположенном за пределами римских ворот, выходивших на Кампанию и императорские акведуки. Однако это было совсем не подходящим местом для женщины того воспитания и стиля, которыми отличалась мадам Макензен, и она вряд ли могла предаться дипломатическим шалостям, которые процветали здесь под покровительством неутомимого Чиано. Члены римской кьяккерии, как называли окружавший его кружок, были легкомысленны, безответственны и доступны и столь же очаровательны, сколь и глупы. Важнейшие вопросы улаживались во время гольфа у девятнадцатой ямки или между заплывами в бассейне, и не было ни одного государственного секрета, который не разглашался бы и не обсуждался бы здесь, словно в будуаре Марии-Антуанетты в Малом Трианоне. Нет, для фрау фон Макензен здесь места не было, о чем она открыто заявила Риббентропу, когда тот потребовал, чтобы она посещала гольф-клуб «Аквазанта». Рейхсминистр иностранных дел никогда больше не заикался об этом и попытался найти другой путь.
Фрау фон Макензен справедливо считала, что для нее гораздо важнее и приличнее поддерживать связи с королевским двором, ведь ее муж был аккредитован именно при дворе, хотя Берлин всячески пытался игнорировать этот факт. Удивительно, но ей удалось установить сердечные отношения с Виктором-Эммануилом III, обычно таким подозрительным, необщительным и неразговорчивым. Она болтала с ним на его родном языке о его хобби – уникальной коллекции монет и вовлекала в беседу за столом во время приемов при дворе с такой легкостью, какой не могла достичь ни одна из ее предшественниц. Контакт же с ее величеством королевой, урожденной черногорской княжной, воспитанной при дворе царя, чьи интересы, как и у немецкой императрицы Августы-Виктории, ограничивались тремя «К» – Kinder, K"uche и Kirche [14] – был невозможен с самого начала. Зато фрау фон Макензен удалось наладить отношения с утомительной, темпераментной и очень умной принцессой Марией-Жозе. Эти отношения могли бы перерасти в настоящую дружбу, если бы в них в конце концов не вмешалась августейшая мать, но тем не менее принцесса извлекла из них некоторую пользу. В июле 1943 года, когда королевской семье грозила опасность, фрау фон Макензен сумела предупредить ее об этом – к этому приложил руку и я.
14
Дети, кухня, церковь (нем.).
Жена посла не устраивала вечеров в гольф-клубе. Незабываемый Эдвин Фишер, старый друг семьи, время от времени давал в ее доме концерты для избранной аудитории – старых римских аристократов и личных друзей посольской семьи. По ее инициативе посольство оплатило последний прекрасный вечер немецкой оперы на вилле Массимо, где размещалась немецкая академия. Старый фонтан в стиле барокко был превращен в остров Наксос, и, когда солнце село, соловьи из соседних садов присоединились к любовному дуэту певцов. Представление «Ариадны на Наксосе» состоялось 2 июля 1940 года, вскоре после того, как Италия вступила в войну. Дирижировал Клеменс Краус, фрау Урсулек пела партию Ариадны, Пацак – партию Бахуса, фрау Хюни-Махачек – Наяду, и Луиза Виллер – Дриаду. На спектакле присутствовали все лидеры итальянского общества, и даже граф Чиано перенес на другой вечер игру в гольф.
Рихард Штраус написал послу такое благодарственное письмо:
«Гармиш, 22 июня 1940 г.
Ваше Превосходительство, позвольте мне через моего друга Клеменса Крауса, мастерски интерпретировавшего мое творение, передать Вам самую горячую благодарность за выбор для исполнения «Ариадны» прекрасного места, где я часто имел удовольствие гостить. Я особенно благодарен Вашему Превосходительству за то, что для гала-представления 2 июля Вы выбрали именно мою оперу в качестве символа культурных связей между нашими двумя странами. Искренне сожалея о том, что не смог посетить первого представления на открытом воздухе и на священной земле Рима, остаюсь самым верным слугой Вашего Превосходительства, глубоко уважающим Вас. Хайль Гитлер!
Это было последнее крупное событие культурной жизни Рима перед тем, как Италия оказалась вовлеченной в войну, для которой ее военных и моральных, политических и финансовых ресурсов оказалось явно недостаточно. Никогда не забуду тот исторический день, 10 июля 1940 года, когда, стоя на том же самом балконе палаццо Венеция, с которого он провозгласил создание Абиссинской империи под властью короля, Муссолини объявил о вступлении Италии в войну на стороне Третьего рейха. Но как сильно различались эти два события! Куда делись те ликующие, искренне ликующие толпы людей, которые заполнили просторную площадь и все прилегающие к ней улицы в момент провозглашения империи. На этот раз весьма неубедительную речь Муссолини выслушали полицейские, несколько тысяч которых согнали на площадь, да клакеры. Фрау фон Макензен и проницательная жена еще более проницательного президента палаты, синьора Гранди, наблюдали за церемонией из окна дворца, расположенного напротив. В глазах обеих женщин стояли слезы, и жена посла прошептала мне, что это «конец».
Свой дар пророчества она снова продемонстрировала на рождественском вечере 1941 года, когда за сверкающей елкой из Абруцци рассказала нескольким близким друзьям о том, что готовит нам будущее. Эта новая Кассандра предсказала, что фюрера и дуче, закованных в кандалы, провезут в железной клетке по улицам Нью-Йорка на потеху толпы, что немецкие и итальянские города превратятся в дымящиеся руины, а тех из нас, кто служил Третьему рейху в любом качестве, будут таскать из одного трибунала в другой. Ей только не удалось предугадать, что первой жертвой станет ее собственный отец, Нейрат, которого ей, после героической многолетней борьбы, удастся-таки вытащить из Шпандау – тюрьмы для военных преступников.
А пока шел 1938 год. В Европе царил мир, и Муссолини и фашисты готовились встретить фюрера и канцлера Третьего рейха с помпезностью и блеском, достойными императорского Рима. Им очень помог в этом климат Средиземноморья. В прошлом сентябре, во время знаменитой речи Муссолини, которую он произнес на вымученном немецком языке, Берлин поливали дожди, но лидеры Третьего рейха заставили гостя забыть о ненастье, поразив его воображение грандиозными парадами, маневрами, путешествием на заводы Круппа и гигантскими демонстрациями. Муссолини вернулся в Италию под впечатлением немецкой мощи, сгорая от зависти к сопернику, которого он всего лишь несколько лет назад считал мелкой сошкой, достойной только презрения. Мегаломания заразительна. С тех пор во владениях дуче все должно было быть более крупным, более мощным и более диктаторским, чем в Германии. Он и его помощники хотели показать нордическому жениху Италии, на что способен фашизм, если захочет.
И они взялись за работу. Официально принимали Гитлера его величество король-император и его двор – еще одно свидетельство политической мудрости Муссолини, хотя в Третьем рейхе все посмеивались в рукав, а Гитлер отпустил по этому поводу несколько самых своих бестактных замечаний. Фюрер предпочел бы посетить дуче после того, как тот свергнет монархию и станет, подобно ему самому, императором, королем, лидером партии и диктатором в одном лице. Его величество пребывал в исключительно плохом настроении; такое же настроение царило и среди его ближайшего окружения. Так что в шампанское, выпитое во время «свадебного» путешествия на юг, попала капля желчи, что хорошо видно из записи в дневнике графа Чиано от 7 мая: «Более того, король настроен против него и пытается выставить его умственным и физическим дегенератом. Он рассказал нам с дуче, что около часу ночи во время своей первой ночи во дворце Гитлер попросил, чтобы ему доставили женщину. Бесконечное удивление. Дело объяснилось очень просто: оказывается, он не может уснуть, если на его глазах женщина не разберет постель. Трудно было найти в такой час женщину; наконец проблема была решена – пригласили горничную из отеля. Если бы это было правдой, то было бы странно и интересно, но я не думаю, что это правда. Вероятно, это одна из выдумок короля, который также утверждает, что Гитлер сам колет себе стимуляторы и наркотики».