Перевоспитать бандита
Шрифт:
Вдоль дороги деревья расплываются прозрачной акварелью, сливаясь в тумане с низкими тучами. Впереди поворот, и если всё пройдёт гладко, то он на пару секунд меня потеряет из вида.
А куда побежит незнакомый с местью человек? Логично, что прямо. Поэтому сворачиваю на первую же тропинку.
Освещения нет и видимость так себе. Зато меня не найти по клубам пыли. Из-под подошв вылетают только клочья травы, да роса мочит щиколотки. Ох и бодрит!
— Стой, мать твою! — доносится справа. — Ты же
Да лучше гипс, чем проснусь подстилкой бандита!
Не знаю, сколько времени петляю. Тропинка обрывается полосой препятствий: кладбище, кусты, могилы… Значит, правильно бегу. Ворота эти я уже видела, когда гостила у Юрьевной.
Вот сейчас влечу, всё ей выскажу! Элитный район у реки, говорила она, пастораль… А про соседей, блин, предупреждать не надо?!
Но дома у завуча в разгаре скандал. В окно вылетают такие слова, как «прибью», «отрежу» и «раздевайся, скотина». Так сразу не понять, супруги ещё ссорятся или уже мирятся? Но свидетелем ни того, ни другого я быть не хочу.
Почесав затылок, иду на конюшню, мимо Афанасия к сену. Зарываюсь в стог и, сложив руки за голову, смотрю в потолок.
Если Юрьевна взялась выяснять отношения, можно не суетиться. Приступ словесного недержания ещё не скоро пройдёт. Можно спокойно подумать, что делать дальше. А ситуация стрёмная, с какой стороны ни глянь.
Это на адреналине можно спокойно сигать через ночное кладбище, и никакие шорохи не будут подозрительными. Какой дурак восстанет из могилы, когда по той бежит стадо бизонов? А теперь меня немного отпускает, и до восхода я носа отсюда точно не высуну!
Да и какие претензии к Юрьевной? Опять посоветует бить по рукам негодяя. Иначе запишет в твари дрожащие, и больше ни слова приличного я от неё не услышу. Но как же, ударишь его! У бандюги вон лапы какие... загребущие, сильные…
Так в позорных мыслях о руках Хаматова я незаметно для себя засыпаю.
Снится мне Павел. Темно, жарко, одуряюще пахнет примятая трава — разврат, как он есть. Все две минуты, что я протестую, сосед обещает завязать с криминалом. А потом расстёгивает брюки, и возражения на том себя исчерпывают. Да только в миге от грехопадения, мне в бок упирается… ствол пистолета!
— Совсем девка спятила! — говорит. — Жить надоело?
Подскакиваю как ошпаренная. Смотрю по сторонам, моргаю.
Потом ещё раз. Постепенно вспоминаю прошлый вечер. Ступор сменяется конфузом крайней степени. Ещё немного — вспыхну!
Муж Юрьевной тоже порядком растерян. Не каждое утро в конюшне аншлаг.
— Простите, Василий. Который час?
— Почти семь!
— О, нормально. Мне ко второму уроку, успею. Спасибо, что разбудили.
Пошатываясь, поднимаюсь на ноги. Давно я так не высыпалась! Только всё тело чешется.
— Ты ополоумела? Куда намылилась? Во двор нельзя! Натаха увидит — обоим хана! — Он встаёт у меня на пути, потрясая вилами, черенком от которых недавно ткнул мне под рёбра. — Жена как раз меня в измене обвиняет. Вчера проверяла на царапины, в сарай выгнала спать. А тут ты вся из себя Венера. С соломой в волосах!
— Да ну, вы что такое говорите? Я всё объясню.
— А если не поверит?
При её-то больном воображении?
— Такое возможно, — признаю с неохотой. — Что же нам делать?
Василий морщит лоб, прислоняет вилы к стене, проходится перед стойлом коня — руки за спину. Тревожно выглядывает в щель от двери.
— А знаешь – что? Полезай-ка ты в лаз! — Показывает на просвет между досками шириной в сантиметр.
— Как?!
— Бочком, конечно же, — выдаёт он на полном серьёзе. — Только похлёбку с собой прихватить не забудь.
— Зачем? — Хлопаю глазами, отказываясь верить в серьёзность его слов.
— Алабаи у нас добряки только пока накормленные, — рассказывает он, почёсывая жиденькую бороду, и ногой придвигает ко мне жестяное ведро. — Бери-бери, тут тоже кости.
В смысле «тоже»?! — на этом моменте бы возмутиться, но честно говоря, сейчас не до того.
— Мне кажется, это плохая идея.
— У тебя есть другое предложение?
— Нет, пожалуй.
Василий ловко отодвигает доску в стене прямо за стогом и замирает, к чему-то прислушиваясь.
— Бегать быстро умеешь?
— Вполне, как выяснилось.
— Прекрасно. Проваливай. Срочно!
Моя голова благополучно проходит в узкий лаз в момент, когда со стороны двери раздаётся грохот.
— Вот ты где, негодяй!
Юрьевна. Опять не в духе.
От души выматерив свою любовь к выпечке, в ускоренном темпе пытаюсь протиснуть зад вслед за туловищем. И застреваю.
Взгляд мечется по местности, пока не упирается в две конуры. Оттуда на меня таращатся алабаи. Каждый размером с медведя. Проклятье!
Надо было сразу сдаваться. Теперь чего говорить-то?! И чем? Жопой к озверевшей хозяйке?! Извините… Простите… Я тут подумала, дай-ка в гости зайду. С чёрного хода… Ну нафиг. Вот это я попала, ядрёна кукуруза!
— Милая, — тем временем с опаской блеет Василий. — Коня кормлю, разве не видишь. Где мне ещё быть?
— П-ф-ф, за дуру меня держишь? — леденит мне душу недоверием Юрьевна. — К бутылке, предатель, решил приложиться?
— Ну, какая бутылка, Натусик? Хочешь, дыхну?
— Конечно, дыхнёшь. Но сперва я отыщу твою заначку. Сам отдашь или мне тут всё вверх дном перевернуть?
— Вот я всегда знал, что наш брак погубит недоверие.
— Ты что-то попутал. Его погубят твоё блядство и алкоголизм.