Перевозбуждение примитивной личности
Шрифт:
– И это неправда, я просто хотел, чтобы ты жила в нормальной стране.
– Нет, папа! Ты хотел сбыть меня с рук и всеми силами выпихивал меня за этого чертова Харди.
– Дорогая моя, ты сама хотела замуж.
– Да не хотела я замуж, просто другого выхода не было!
– Ну почему же? Ты могла остаться, пойти учиться в какой-нибудь институт. Но предпочла уехать.
– Я предпочла? Да не было этого! Не было! Вы все уговаривали, убеждали меня, и ты, и бабка, и Мура, и подруги, и вообще все…
– Мы желали тебе добра!
– Допустим,
– Ну, положим, молоденькой красивой девочке сделать это куда легче. И Харди был в тебя бешено влюблен. Ты вспомни, вспомни те годы! Эту мертвечину! Мне казалось, это никогда не кончится! И потом, к чему эти упреки? Если ты так уж тосковала по родине, вполне могла вернуться, ты ж не сбежала, а по закону вышла замуж, а между тем ты ни разу даже не соизволила приехать, обиделась на весь мир… А чего обижаться? Ты совсем неплохо в жизни устроилась. У тебя есть профессия, прочное положение, дом… Муж умер, прискорбно, конечно, но ты еще не старая, другого найдешь… Ох, что это я… Ты прости, Динь-Динь, ты ведь сама начала. Да нет, я все понимаю. Ты мне так и не простила, что я ушел от мамы, хотя мне казалось… Но не надо судить людей так строго, у всех свои слабости…
Он во многом прав, а я дура. Во мне действительно скопилось много обид на него, наверное, не всегда справедливых, просто мне всю жизнь не хватало его любви, с самого детства. Надо постараться забыть их все, подвести под ними черту. Ну что делать, он такой человек…
– Ты лучше расскажи мне, почему ты стала археологом, раньше ты никакого интереса к древней истории не проявляла.
– Знаешь, когда погружаешься в древние века, это помогает забывать…
– По-видимому, плохо помогает, – засмеялся он.
И тут вдруг я подумала – в самом деле, это только иллюзия, я ничего не забыла, и никакие археологические раскопки тут не помогут, это не избавление, а всего лишь местная анестезия, и все мои боли при мне, наверное, если бы не наркоз, я бы со временем их изжила, а сейчас наркоз отошел и мне так больно, что сил нет… А ведь если бы я не стремилась избавиться от боли всякий раз, наверное, уже притерпелась бы…
– Ладно, Динь-Динь, помнишь Нюсю, нашу домработницу? Она всегда говорила: не журысь, девка. Помнишь ее?
– Еще бы! Когда ты обижал маму, она качала головой и приговаривала: «Ох, Юрок, Юрок, тебя кикимора болотная защекотит за твои грехи».
– Может, еще и защекотит, Кириллин день еще не миновал! Но ты, детка, забываешь еще фактор Андрея… Ведь это отчасти из-за него ты согласилась выйти за Харди.
– Нет! Нет! Он тут ни при чем… Но разве ты… знал?
– А ты как думала? Конечно, знал и навсегда с ним разошелся из-за тебя. Должно же быть у человека что-то святое… Дочь друга трогать нельзя, ни при каких обстоятельствах!
– А где он похоронен, ты знаешь?
– Нет. Скажи, сейчас
– Есть, – твердо ответила я, вспомнив о Рыжем.
– Вот и славно! – облегченно вздохнул отец. Одной неприятностью меньше.
А чем, собственно, я лучше него? Я так же бегу от неприятностей, но он делает это легко и весело, а я тяжело, с тоской и мучениями. Мне бы его легкость…
– Вот тут ты уже можешь, наверное, кое-что узнать.
– Это тридцать шестой? Сейчас будет поворот направо? – На тридцать шестом километре находился когда-то военный городок, от которого до дачи было чуть больше двух километров.
Но в нашем поселке я ничего не узнавала.
– Отсюда дорогу к дому нашла бы?
– Не уверена…
– Вот сейчас направо, налево и третий дом по правой руке.
Но и дома я не узнала. Кустики моего детства стали огромными кустами, деревца – деревьями, да и дом изменился до неузнаваемости. Когда-то все дома в поселке были похожи друг на друга, различались зачастую только фигурками, укрепленными на колпаке для трубы. На крыше знаменитого шахматиста был конь, у египтолога профиль Нефертити, а у бабки с дедом – он был известным композитором, а бабка музыковедом – красовался скрипичный ключ. Помню, мама говорила: какая наивно-безвкусная затея! Сейчас я этих фигурок не заметила, и скрипичного ключа тоже не было.
– Да, – только и сказала я, войдя на участок. Перед домом вовсю цвели тюльпаны.
– Папа! Папа приехал! – раздался вопль, и на крыльцо террасы выскочил мальчик, хорошенький, как на рекламном снимке. Но тут же застыл, настороженно глядя на нас.
– Денька, иди сюда скорее! – восторженно закричал отец, приглашающе раскинув руки. – Знаешь, кто эта тетя?
Мальчик подбежал и прижался к отцовской ноге.
– Это твоя старшая сестра, ее зовут Динь-Динь.
– Динь-Динь? Она китайка?
– Ну, во-первых, не китайка, а китаянка, а во-вторых, нет, она тоже моя дочка…
– Привет, – сказала я и протянула ему руку. – Ты Денис, а я Дина, просто папа когда-то так звал меня – Динь-Динь.
Он нерешительно протянул мне руку.
– А где вы были раньше?
– Далеко. Я живу в Бельгии, слыхал про такую страну?
Он продолжал молча меня изучать.
– Ну ладно, пошли в дом! Вы тут посидите, познакомьтесь поближе, а я поднимусь к бабушке.
– А что у тебя в коробке? – спросил Денис.
– Ох, прости, это для тебя подарок. Вот, посмотри, может, понравится. – Собираясь к отцу, я наведалась в «Детский мир», где, конечно, тоже ничего не узнала, кроме мороженого – оно было почти такое же, как в детстве, – и купила брату безумно дорогую машину «скорой помощи» с массой каких-то приспособлений.
– Это реанимобиль?
– По-видимому, да!
– Здорово! Я ведь хочу быть врачом! Ты про это знала, тебе папа сказал?
– Нет, просто угадала.
– А моя мама, она не твоя?