Переяславская Рада (Том 1)
Шрифт:
– Письмо цыфирью: двести пять, сорок семь да еще тридцать один, что означает: «канцлер Лещинский в согласии с королем», тридцать два, семь, четыре, пятьдесят восемь, что означает: «и папским нунцием Торресом и личным духовником короля замыслили...»
Шептал про себя цифры и громко, раздельно выговаривал каждое слово, кидая тревожные взгляды на гетмана:
– ..."замыслили гетмана отравить, дело это поручивши... – Капуста перевел дыхание, ему нехватало воздуха, – дело это поручивши, – повторил он, – супруге гетмана, которая,
Замолчал. Клочок полотна дрожал в руке. Хмельницкий не открыл глаз, глубже опустился в кресло. Солнечный луч лег на высокий лоб, и Капусте бросился в глаза землистый цвет лица гетмана. Молчание продолжалось.
Минута... две... может быть, больше. Потом Капуста услышал, точно издалека, тихое:
– Прочитай еще...
Капуста начал. Нетерпеливым движением руки гетман остановил:
– Не надо сначала. Конец...
Капуста читал:
– "...замыслили гетмана отравить, дело это поручивши супруге гетмана, которая, установлено мною доподлинно, есть шпионка иезуитов при особе гетмана..."
– "Установлено мною доподлинно, – повторил охрипшим голосом Хмельницкий, – есть шпионка иезуитов при особе гетмана..."
Широко раскрыл глаза. Заглянул снизу вверх в лицо Капусте, поймал его взгляд, искал в нем чего-то такого, что опровергло бы письмо Малюги.
Лаврин открыто глядел ему в глаза. Ничего спасительного Хмельницкий не нашел. Вскочил на ноги и с силой ударил кулаком по столу. Упал подсвечник, сползла на пол карта, медная чернильница подпрыгнула, расплескав чернила по скатерти.
– Навет! Ложь!
Ярость бушевала в нем. Но сердцем почувствовал: правда.
И вдруг, резко повернувшись к Капусте всем туловищем, жестко приказал:
– Взять под стражу, учинить розыск, допросить.
Бросил взгляд в окно. Там, за стеклами, подымался день. Всходило солнце.
Глава 8
...Нежданного гостя принимал Адам Кисель в своем доме. Перед ним стоял в черном кармелитском одеянии, склонив голову в почтительном поклоне, не кто иной, как Казимир Лентовский, духовник его величества короля Речи Посполитой.
Приветливая улыбка на губах Лентовского, спокойная походка и уверенные движения свидетельствовали о том, что в Варшаве все благополучно. Удобно усевшись в кресле, положив ногу на ногу. Казимир Лентовский подробно повествовал сенатору о столичных делах, о своей поездке, о будущем, которое предвещало, наконец, мир и спокойствие для всех избранных небом людей.
Сенатор, весьма утешенный рассуждениями своего гостя, почувствовал, что многие из его страхов, по-видимому, напрасны, и положение Речи Посполитой отнюдь не вызывает такой тревоги, какая не оставляла Адама Киселя уже достаточно долгое время.
Ксендз сказал, что в недалеком будущем казакам придется дать нового гетмана, спрашивал мнение пана
– Есть тут один человек, – сказал Лентовский, подвигая поближе чашку кофе, которую поставил перед ним пахолок.
Кисель указал пахолку глазами на дверь.
– Кого ж вы имеете в виду, святой отец? – почтительно спросил Кисель.
– Выговского, – четко проговорил ксендз.
– Что ж, человек достойный, – сказал Кисель, – слежу за ним внимательно. Должен сказать, что с Хмелем он теперь не в добром согласии.
Лентовский забеспокоился:
– Вы в этом уверены?
Кисель кивнул головой.
– Это плохо, пан сенатор. Не подозревает ли в чем-нибудь Хмель своего писаря? – Но вдруг спокойно добавил:
– Правда, скоро это уже не будет иметь значения... Через несколько дней Хмеля не станет.
Кисель едва не подскочил в кресле.
– Как не станет?
– Божья кара падет на голову отступника нежданно. Перст судьбы, пан сенатор.
Ксендз возвел глаза к потолку и набожно перекрестился.
...Эта беседа с Лентовским и события следующего дня внушили Киселю уверенность в том, что недалеко время, когда он сможет со спокойным сердцем прибыть в Варшаву, чтобы сказать сенату и его величеству королю:
«Со смутой покончено. Мир и согласие утвердились на коронных землях его величества милостивого короля Яна-Казимира».
...Елена в сопровождении казначея Крайза прибыла в Киев на день позже Казимира Лентовского.
Воевода ночью принял гетманского казначея Крайза. Говорили они долго с глазу на глаз, а затем воевода дал Крайзу пахолка, который проводил его в монастырь бернардинов, в дом, где поселился ксендз Лентовский.
Важные вести привез из Чигирина казначей Крайз. В то же утро Казимир Лентовский отправил к Янушу Радзивиллу извещение о том, что литовский гетман должен ожидать акции со стороны московского рубежа, куда прибудут для этой цели казаки Хмельницкого. Негоциант Вальтер Функе, спрятав грамоту ксендза в заветную шкатулку, где он хранил все секретные бумаги и записную книжку, зевая, ибо час был еще ранний, трясся в повозке и с наслаждением вдыхал свежий утренний воздух.
Вальтеру Функе приятно было думать, что не пройдет и недели, как он будет уже на пути в родной Франкфурт. Скоро он обнимет жену и деток, сможет порадовать их вестью о том, что на много тысяч талеров увеличилось уже его состояние. Радовался негоциант и потому, что в этой стране, откуда он уезжал, начиналась теперь такая свалка, что, ей-богу, лучше быть где угодно, но только не здесь. Напрасно так уверен в спокойствии и тишине сенатор Кисель, этот достойный и весьма почтенный государственный муж, и напрасно ксендз Лентовский полон добрых предчувствий.