Переяславская Рада (Том 1)
Шрифт:
Все они были в замешательстве, чувствуя, что нужно оставить гетмана наедине с Капустой, и не зная, как это сделать. Громыка поднялся было, но гетман указал ему рукой на скамью, внимательно слушая сообщение Капусты о том, что Тарасенко выступил на Брянск. Наконец Капуста замолчал, поглядывая то на гетмана, то на полковников, сидевших вдоль стены. Прежде чем успел придумать, как же доложить о главном, Хмельницкий спросил:
– Что еще привез?
Капуста понял: можно говорить при всех.
– На допросе шляхтянка Елена Чаплицкая... – твердо начал Капуста и кинул взгляд на Хмельницкого.
Гетман смотрел строго и внимательно. Полковники слушали,
Положил перед собой исписанный лист пергамента, заглядывая в него, говорил:
– "Шляхтянка Чаплицкая призналась: была подослана к гетману ксендзом Казимиром Лентовским, который потом стал личным духовником короля Яна-Казимира. Шляхтянка Чаплинкая призналась, что ей было приказано стать женой гетмана и венчаться в православной церкви, и грех тот – обещал Казимир Лентовский – папа в Риме ей простит, о чем Лентовский договорился уже с папским нунцием. Оная шляхтянка призналась под пыткой, что первый год никто ее не тревожил, но весной 1650 года через казначея Крайза получила она письмо от ксендза Лентовского, и в том письме писано было, что она должна добыть, сиречь выкрасть, грамоты гетмана Хмельницкого к московскому царю и воеводам московским, а также разведать, получил ли гетман оружие из Москвы и о чем трактовал с московским послом, думным дьяком Григорием Богдановым. Должна была она также отписать, о чем договорился гетман с молдавским господарем Лупулом, и запоминать, какие послы приезжают к гетману, узнавать, о чем с ними говорено, и обо всем том, разведав, оповещать казначея Крайза".
– Крайза взяли? – глухо спросил гетман.
– Крайза нашли убитым, – ответил Капуста.
– Странно, – отозвался Выговский, – это запутывает дело.
– Все ясно, – возразил Капуста, – Крайза убрали, чтобы он чего-нибудь лишнего не рассказал. Но позволь, гетман, об этом сейчас не говорить. Еще не время.
– Хорошо, – сказал Хмельницкий. – Дальше.
– "Шляхтянка Елена Чаплицкая передала Лентовскому грамоты от путивльского воеводы, выкраденные ею у гетмана в Субботове..."
Хмельницкий вспомнил, как искал он эти грамоты, как шарила по шкафам Елена, помогая ему, наглоталась пыли, расчихалась, усталая упала ему на грудь, сказала: «Поцелуй меня, Богдан...» Он тогда забыл про грамоты...
– "Шляхтянка Чаплицкая, – продолжал Капуста, – призналась: на той неделе Крайз уведомил, что в Киеве ее ждет ксендз Лентовский. Там, в монастыре бернардинов, ксендз передал шляхтянке яд, который велел подсыпать в вино гетману Богдану Хмельницкому. Яд этот найден у шляхтянки в золотом медальоне после четвертого допроса. Она, отпираясь, говорила, что это только сонное зелье. Собака, которой подсыпали этот яд в пищу, издохла через несколько минут. Шляхтянка призналась: после отравления гетмана должна была вместе с Крайзом бежать в Гущинский монастырь, что поблизости от маетка сенатора Адама Киселя, и там некоторое время переждать... Ибо, как говорит она, после Хмельницкого король должен был назначить нового гетмана, имени которого она от ксендза не слышала. Оная шляхтянка вину свою признала и просила гетмана даровать ей жизнь, отпустив на пострижение в монастырь, дабы она, – Капуста криво усмехнулся и повторил:
– дабы она там, сиречь в монастыре, могла бы искупить молитвой и постом свой грех перед гетманом".
Капуста перевел дыхание и сел на скамью.
– Это все, что она сказала? – спросил Хмельницкий, налегая локтями на стол.
Трубка
У Выговского бешено стучало сердце. Он даже слегка отодвинулся от Богуна, точно Богун мог услышать этот стук.
– Все, гетман.
Капуста наливал из кувшина воду в кружку. Слышно было, как булькает вода.
Гетман поднял голову. Полковники отводили в сторону глаза, только Богун выдержал его взгляд. «Жалеют, должно быть, меня», – подумал Хмельницкий.
– Что скажете, полковники? Как поступить со шляхтянкой Чаплицкой?
Хмельницкий ждал. Сухо трещал пергамент в руках Капусты. Никто из полковников не решался произнести первое слово. Что ни говори, речь идет о жене гетмана. Легко ли ему обо всем этом узнать? Не лучше ли, чтобы он сам объявил приговор? Только Выговский думал: «Чем скорее умрет эта женщина, тем лучше». Ему было жарко, хотя сквозь открытое окно лился прохладный воздух и сквозняк гулял по горнице.
Выговский поднялся:
– Дозволь, гетман, слово молвить.
– Говори.
– Мыслю так: понеже шляхтянка Чаплицкая злоумышленно намеревалась отравить гетмана, панове полковники, понеже она передавала тайные грамоты врагам нашим, оную шляхтянку надлежит казнить немедля.
Капуста смерил Выговского недобрым взглядом и тихо сказал:
– Казнить смертью.
– Добро, – отозвался Носач.
– Добро, – повторили за ним Богун и Громыка.
– Добро, – тихо произнес Хмельницкий.
Гетман поднял голову. Разошлись нахмуренные брови. Глядя поверх голов куда-то вдаль, добавил:
– Шляхтянку Чаплицкую казнить на площади в городе Чигирине, объявив об этом народу, дабы все люди ведали, сколь коварна и подла натура иезуитского племени.
Может быть, полковники ждали от него еще каких-нибудь слов, может быть, надо было высказать им свою боль и признать вину, – но пусть это окаменеет в сердце.
Наконец остался один. Видел через окно, как по двору молча шли полковники, как расступалась стража. «Завтра в поход», – подумал он и, с легкостью, которая и обрадовала и удивила, сказал громко:
– Все!
Так кончилось то, о чем еще вчера он даже подумать боялся. Так возвращалось спокойствие. Хмельницкий ужинал с Иваном Золотаренком и Мужиловским в маленькой горнице. Цедил сквозь зубы темное вино, слушал шутки Мужиловского, который, видно, хотел развлечь его.
Вошла Ганна. Поздоровалась и села за стол. Он встретил ее взгляд, и ему показалось, что сочувственный огонек теплился у нее в глазах.
...В конце апреля полки польного гетмана Калиновского начали отходить от Каменца-Подольского на Волынь. В первых числах мая Хмельницкий во главе основных сил своего войска шел маршем по Волынскому шляху. Передовые разъезды казаков извещали, что всюду по селам подымаются посполитые.
Замысел гетмана – отрезать войско Калиновского от королевской армии, не дать им соединиться – не осуществился.
Двенадцатого мая польный гетман соединился с королевской армией под Сокалем. Хмельницкий стоял под Зборовом, ожидая подхода артиллерии, которую перебрасывал сюда Федор Коробка. Тут он с удовлетворением узнал о нападении посполитых и мещан городка Колкова, близ Овруча, на отряд польских жолнеров, направлявшийся под Берестечко. Отсюда же, из-под Зборова, Хмельницкий отправил в Москву через серба Данилова и грека Мануйла письмо царю Алексею, в котором подробно излагал свои намерения.