Переяславская Рада (Том 1)
Шрифт:
В степи смеркается. Синие тени ложатся на землю. Татары творят намаз, повернувшись лицом на восток. Молятся аллаху, славят Магомета. Девушки со страхом смотрят на татар, слушают их протяжные напевы и вспоминают рассказы матерей про тяжкую татарскую неволю.
Свершив намаз, ложится на ковер в своем шатре Карач-бей. Отдыхает мурза. Евнух Казими, когда-то изгнанный из ханского гарема и ставший телохранителем мурзы, сидит в ногах. Ждет, пока мурза обронит слово, спросит что-нибудь или прикажет итти прочь. Казими – первый советник Карач-бея, самое доверенное лицо у мурзы. Казими
Да, только об этом думает теперь Карач-бей. Казими уверен: только эти мысли мучат и беспокоят мурзу. Поехали в Речь Посполитую недруги мурзы, им достанутся подарки от коронных гетманов польских. Богатые дары получат Мустафа-ага и Селим-бей.
Казими заглядывает в глаза Карач-бею. Тяжело вздыхает Карач-бей, поглаживая мягкими, как шелк, холеными пальцами круглые щеки. Мало ясыря добыл он на этот раз. Только намучились – и все. Разве что для хана везет подарки. Приедет в Бахчисарай, а встретит у хана холодный прием. Что ж, и на это есть выход у Карач-бея. Усмехается Карач-бей. Одними глазами усмехается, а уж видит Казими – тает печаль в сердце мурзы.
– Сдается мне, Ляхистан снова пойдет войной на Хмельницкого, – лениво говорит Карач-бей куда-то в угол шатра.
Казими оживляется:
– Непременно пойдет. Ляхистан разорвет Зборовский договор. Как он будет терпеть существование сорока тысяч реестровых казаков?
– Король Ян-Казимир большую дань платит хану. Девяносто тысяч злотых в год. Послов своих пришлет вскоре.
– Король хочет, чтобы наш ясный повелитель нарушил договор с Хмельницким и ударил в спину запорожцам, – осторожно замечает Казими.
– Я так не думаю, – качает головой мурза, – это не мое дело.
Казими молчит. Он знает – именно так думает мурза, и эти именно слова хотел он услыхать от Казими.
В эту минуту Карач-бей думает: если бы кто-нибудь сообщил Хмельницкому о замыслах короля, дорого дал бы казацкий гетман за такие вести. Дорого заплатил бы.
– Много денег у Хмельницкого, – почему-то говорит Казими, закрывая глаза, чтобы не видеть выражения лица своего господина. – Много денег.
Говорят – сто бочек золота закопано у него в Субботове. Говорят – два миллиона талеров и пятьсот тысяч гульденов, а сколько злотых – и не сосчитать. И говорят – свои деньги начал чеканить он в Чигирине. Простой был сотник, а как возвеличился!
Казими открывает глаза. Карач-бей смотрит куда-то в угол шатра. Глаза его блестят.
– Великий батыр Хмельницкий. Много у него казаков. Тяжко с ним воевать.
– Тяжко, – соглашается Казими и замолкает.
Несколько минут молчания. Мурза думает: как случилось, что он в немилости у хана? И вдруг внезапная мысль пронизывает мозг. Он даже самому себе боится признаться, как мысль эта пришлась ему по сердцу. Однако он непрочь обсудить ее с Казими. Правда, его беспокоит: можно ли доверить Казими такую важную тайну?
Словно
– Слушай меня внимательно, Казими, – говорит тихо мурза, – внимательно слушай.
И Казими весь настораживается.
– Не знаю, чем я провинился перед ханом, но немилость его ко мне велика. Лишил он меня участия в посольстве, не жалует своим вниманием.
Может статься, Казими, что в Бахчисарае нам головы отсекут, мне и тебе, понимаешь? Мне и тебе. Ибо то, что знаю я, знаешь и ты. Понимаешь? Думаю я, что ты это хорошо понял. Правда?
– Твоя правда, как всегда, господин.
– Думаю я, Казими, что нет нужды тебе ехать теперь со мной в Бахчисарай. Садись-ка утром на коня и поезжай в Чигирин. Вот этот перстень покажешь полковнику Капусте, и он допустит тебя тогда пред ясные очи гетмана Хмельницкого. Поклонись гетману от меня и скажи, о чем Карач-бей хочет его предупредить. А о чем – сам знаешь. Понял, Казими? А потом возвращайся в Перекоп.
– Понял, господин. Все хорошо понял.
– Ступай, Казими, устал я беседовать с тобой. На рассвете еще поговорим. Подумай, что будешь гетману говорить, как скажешь.
Казими встает, кланяется мурзе и выходит из шатра.
Густой вечерний сумрак опускается за шатром. Погасли костры.
Полонянок посадили на телеги. Прикрыли рогожами. Стража окружила со всех сторон. Казими проверил стражу, постоял, задумчиво глядя на степь.
Казалось, что-то дрогнуло на безбровом, покрытом сетью морщин лице евнуха.
Какое-то воспоминание тенью пробежало по нему и исчезло. Втягивая голову в плечи, евнух пошел к своему шатру. Растянулся на ковре и погрузился в мысли, спать ему совсем не хотелось.
Думал о словах мурзы, о предстоящей поездке в Чигирин. Худое задумал Карач-бей. Но натура у него такая, что все равно не отговорить. А может, хорошо поступит Казими, если поедет в Чигирин. Кто знает, как встретит хан мурзу? Порадуется ли ясырем для гарема? Не приготовлен ли меч для головы мурзы? Так или нет, а, пожалуй, хорошо, что поедет Казими не в Бахчисарай, а в Чигирин. Дремота, точно теплый халат, окутывает Казими, и уже сквозь дрему слышит он страшный топот, шум, крики, и вскакивает на ноги. Не успевает еще он откинуть полотнище шатра, как кто-то снаружи кричит ему испуганным голосом:
– Казаки!
И тогда Казими что есть духу, что есть силы бежит к шатру Карач-бея.
Мурза уже на ногах. Его разбудили.
– Хорошо берегите полонянок, сниматься с места не будем. Разведите возле моего шатра костер, подымите бунчук. Первому кто подойдет, объявите: стал тут табором мурза великого хана Ислам-Гирея Карач-бей, друг и союзник гетмана Хмельницкого. Поняли? Идите.
Все выходят, в шатре остается только Казими. Он стоит в углу и молча глядит на своего господина.
Спустя немного времени в шатер входит высокий, статный казак. Следом за ним входят еще двое казаков. Они дружески склоняют в поклоне головы перед мурзой. И тот, ласково улыбаясь, обращается к ним по-украински: