Перейти грань
Шрифт:
«Что мы тогда знали?» – подумала она. Строевую песню «Нотр-Дам». Слова к «Берегу Довера». Она отставила в сторону стакан и вытянулась на кровати. На ночном столике стопкой лежало ее зимнее чтиво. «Вновь заневестилась» – впервые взятая в руки со времен колледжа. Новоиерусалимская Библия с Книгой Бытия, переведенной Толкиеном, – подарок ее брата Дермота, ревностного христианина и брокера, правда, с недавних пор безработного. «Жизнь и смерть в Шанхае» Ньен Ченга. Воспоминания Минны Хаббард о переходе через Лабрадор, полученные в подарок от Оуэна. Она перечитала восторженное посвящение Минны своему погибшему Леонидасу – деятельному, обреченному и покорному спартанцу.
32
В полдень во вторник Браун сориентировался по солнцу и определил, что находится в точке северо-восточнее островов Зеленого Мыса. Это не совпадало с теми
Во второй половине дня он заметил остров справа по курсу, казавшийся черным, но с изумительными ярко-зелеными вкраплениями, радовавшими глаз своей сочностью. Остров венчала гора высотой, по его прикидке, не меньше четырехсот метров. Заглянув в морской адмиралтейский справочник, он решил, что это был один из островов Зеленого Мыса, а именно Боавишта. Позднее прямо по курсу примерно в миле от него прошла маленькая лодка, раскрашенная в яркие африканские цвета. В бинокль он смог разглядеть, что за штурвалом стоял голый по пояс коричневый мужчина с красной повязкой на голове. Лодка, похоже, была сильно перегружена и угрожающе покачивалась на волнах. На корме у нее было начертано: «Сао Мартин да Поррес».
В четыре часа оператор морской связи провел радиоперекличку участников гонки. Звезды гонки, большие лодки, уже подтягивались к мысу Агалхас. Соперники Брауна были рассыпаны западнее на несколько сот миль. Из их группы впереди него шел только Престон Фоулер, который преодолевал экваториальную штилевую полосу примерно на одиннадцати градусах южной широты. Когда радиоперекличка закончилась, по факсу поступил метеопрогноз, предвещавший тропический антициклон у берегов Бразилии.
Боавишта исчез из поля зрения только перед заходом солнца. Как только солнце опустилось за горизонт, вокруг яхты сомкнулась экваториальная ночь, непроглядно черная под холодными звездами. Обеспокоенный течением и близостью земли, Оуэн долго оставался на палубе. Перед глазами все еще стоял черно-зеленый остров. Ему пришлось сильно напрячься, чтобы избавиться от этого наваждения. В конце концов он начал клевать носом и заснул, а когда проснулся, лицо его было мокрым от слез. Такое случалось с ним во все время перехода через Атлантику, и он не мог понять почему: его продвижение на восток проходило довольно успешно – спинакер не убирался, а попутный ветер достигал семнадцати узлов, стояла великолепная осенняя погода. Каждую ночь он засыпал в хорошем расположении духа, а просыпался от того, что его мучили во сне какие-то прошлые невзгоды, ускользавшие из памяти вместе со снами, но заставлявшие его плакать.
Он решил ставить на ночь музыку «Братьев Дорси». Но в море эти любимые старые записи казались ему неизбывно печальными. Видение черно-зеленого острова продолжало преследовать его. Временами ему казалось, что он воочию возникает посреди окутанного тьмой океана.
Как-то ночью из включенного передатчика послышался голос таинственного толкователя Библии:
«Лживое равновесие противно Богу, – говорил суровый женский голос, – и только честную исповедь приемлет Он». Дальше нельзя было разобрать из-за помех. Браун лег спать на палубе.
Открыв глаза, он увидел необычный янтарный свет. На веках и на зубах был песок. Он почувствовал его и на палубе, когда ступил на нее босыми ногами. Со всех сторон чуть ли не вплотную подступал горизонт. Дальше четверти мили ничего разобрать было невозможно. Солнце было за облаками, но его свет лился со всех сторон. Ветер дул горячий и беспокойный. Браун проверил компас и прошел на корму, чтобы осмотреть плоскость управления. «Нона» шла в каком-то наэлектризованном воздухе.
Каждый порыв ветра поднимал в воздух с маслянистой поверхности моря, колыхавшейся, как тело огромного животного, столбы пены. Разбитый и с тяжелой головой, он спустился вниз и посмотрел на индикатор радара. Его развертка несколько успокоила Брауна. Так и не проснувшись окончательно, он взобрался на койку и вновь погрузился в сон.
Его душные сновидения были похожи на явь, в них слышались знакомые звуки, отдаленно напоминавшие гудение телефонных проводов или ночные шорохи в сельской местности. Пробудившись, он заметил какое-то движение на верхней ступеньке трапа. В каюте было темнее чем обычно. Что-то задерживало лучи света, обычно проникавшие сквозь иллюминаторы. Он наконец связал доносившийся
Воздух кишел насекомыми. Ступеньки сходного трапа были сплошь покрыты ими. Словно какая-то отвратительная жидкость, они перетекали с верхних на нижние ступеньки и закрывали иллюминаторы каюты. Когда он взбегал по трапу наверх, слышался хруст от раздавленных его ногами чешуйчатых. Оказавшись на палубе, он не поверил своим глазам. Насекомые опускались поодиночке, как парашютисты, и шевелящимися клубками, напоминавшими перекати-поле, которые тут же скатывались в главный люк. Ванты и оттяжки, покрываясь ими, шевелились, словно живые. Ими были облеплены грот-парус и мачта. Стряхнув с себя сон, он почувствовал массу шевелящихся ног и усов на своей голой коже, и на какой-то момент его охватила паника. Отпрянув в ужасе, Оуэн сообразил, что стоявший в ушах гул исходил от насекомых.
Сломя голову бросился он искать укрытия, но его на палубе не было. Он отчаянно пытался отогнать насекомых от лица, но они впивались в него своими жалами. Проклиная все на свете, он уцепился рукой за укосину и, бросив взгляд вниз, увидел и там копошащуюся массу.
Поверхность моря вокруг лодки, насколько хватало глаз во мраке, напоминала болото с кишащими в нем тварями. В кильватере «Ноны» оставалась полоса белой маслянистой воды, смешанной с насекомыми. Только когда стихло их гудение, Оуэн понял, что они перестали сыпаться с неба. Стиснув зубы и содрогаясь от омерзения, он отряхнулся и стал припечатывать их ногами к палубе. Позднее, несколько успокоившись, он взял швабру и долго очищал яхту. В течение нескольких недель потом он находил насекомых в самых невероятных местах и иногда в невероятных количествах. Они были немногим больше дюйма длиной, бледно-желтого и черного цвета, с хрупкими пятнистыми крылышками. Когда он держал одно из них с расправленными крыльями над своим бортовым журналом, ему вспомнилось фантастическое изображение, которое он, должно быть, видел еще в школьном учебнике. Кажется, там рассказывалось о неприятных вещах, но в то время они находились за пределами его опыта и ему не было до них дела.
Во Вьетнаме среди свихнувшихся от войны лурпов, которые жили сразу за взлетно-посадочной полосой авиабазы тактической авиации, на которой служил Браун, имела хождение легенда о жуках, проникавших в мозг человека и лишавших его рассудка. Этим вечером Браун сделал запись о происшествии в бортовом журнале.
«14.00 по Гринвичу, 13.00 местного, курс 130, ветер с побережья Африки. Хамсин или харматтан принес тучу насекомых, покрывших «Нону» и море вокруг нее. Несколько часов уборки».
Кроме этого, в голову ничего больше не приходило. «Может быть, когда-нибудь позднее, – подумал он, – из этого удастся сделать художественный рассказ для журнала». Потом он спохватился, что начисто забыл о камере Стрикланда. И сделал пометку для памяти на закладке в бортовом журнале, чтобы не упускать ее из виду в будущем.
Перед самым заходом солнца ядовитая дымка рассеялась, задул мягкий попутный бриз. Браун с тревогой смотрел, как догорают последние лучи солнца. Второй раз после выхода в море нервы его были на пределе, а уверенность пошатнулась.
Этой ночью его компас опять метался из стороны в сторону. Браун оставался на ногах и ждал, когда над ним пройдет навигационный спутник, чтобы сверить свое местонахождение. При этом он ежечасно контролировал обстановку по индикатору радара. Необдуманно забравшись так далеко на восток при благоприятном ветре, он теперь медленно продвигался в южном направлении и все время норовил уткнуться в экваториальную штилевую полосу в самой широкой ее части. Получив свои спутниковые пеленги, он сел за штурманский пост и провел локсодромию, которая вела его через экватор примерно по двадцатиградусному меридиану. Брауна охватил безотчетный страх, как будто ветер нес его в самый мрачный уголок океана.
Еще четыре часа он сидел в рубке, обвязавшись штормовым леером. Временами ему казалось, что он дома, а его жена и дочь в соседней комнате, но снаружи все кишит насекомыми. Несколько уцелевших тварей все еще трепыхались на вантах в слабом свете топового огня. Рассвет принес свежий ветер и буйство красок. Наступила среда – день, когда ему предстоял выход на связь с домом. «Тут не может быть никаких вопросов, – подумал Браун, – мне есть что рассказать».
Он очень отчетливо представлял голос Энн и ее восклицания, когда он будет рассказывать ей о насекомых. Воспоминание о ее голосе приводило его в возбуждение. Оно, как непонятное сенегальское свечение, не покидало его и доводило до исступления.