Периферийная империя: циклы русской истории
Шрифт:
Можно сказать, что русское завоевание Сибири по своим социально-экономическим и культурным параметрам больше похоже на англосаксонскую колонизацию Северной Америки, нежели на испано-португальское завоевание Америки Южной. Однако последствия сибирских походов оказываются совершенно иными, нежели последствия протестантской колониальной экспансии. Более того, в исторической перспективе русская экономика оказывается ближе к латиноамериканской, нежели североамериканской. Можно, разумеется, пытаться объяснить различия ссылкой на протестантскую этику или ее отсутствие. Но на самом деле существовала и другая, куда более весомая причина. Европейская часть России оставалась крепостнической. Буржуазия была маргинальна. Именно пытаясь преодолеть свою маргинальность по отношению к царскому государству, затевала она походы на Восток. Но западные области страны, где господствовало крепостное право, просто не могли выделить ни достаточного количества поселенцев, ни свободных
Вообще, в XVI веке, когда начинается великое движение на восток, население Московии вовсе не было поголовно закрепощено. Парадокс в том, что укрепление крепостничества в центре страны сопровождалось формированием казачьей вольницы на окраинах. И то, и другое оказывалось как бы двумя сторонами одного и того же процесса развития товарного земледелия и интеграции России в мировой рынок.
«Несмотря на интенсивную раздачу и самовольный захват государственных населенных земель, – пишет Дружинин, – сохранялось и постепенно увеличивалось сословие государственных крестьян, феодально зависимых от казны, но обладавших личной свободой, официально признаваемой законом. Наряду с закрепощенными земледельцами в пермских и поволжских лесах, на широких просторах Сибири, в южной степной полосе оседали массы беглых людей, которым удалось избежать организованных розысков, правительственных переписей и насилий местных органов власти. Это были не только свободные казачьи общины, которые непрерывно росли за счет беглецов, но также самовольные переселенцы, гонимые сектанты и «беспокойные» элементы, которым удавалось самостоятельно возвратить себе утраченную свободу. Так в крепостной России XVI- XVII веков создавались очаги свободного хозяйственного развития, сходные с американским институтом скваттерства, сложившимся благодаря наличию огромных незаселенных пространств с неосвоенными природными богатствами. Отличие таких самостоятельных хозяйств от скваттерских заключалось в том, что они возникали в пределах феодально-крепостной монархии, не могли использовать выгоды сложившегося капиталистического строя и жили под вечной угрозой преследования и разрушения» [325].
Существует, впрочем, и другое объяснение различий между русским казачеством и североамериканскими колонистами, о котором, кстати, пишет тот же Дружинин: «Продвигаясь со стороны Урала в глухие районы Сибири, Русское государство должно было одновременно ожидать нападений с юга, создавать лесные засеки и сторожевые посты, держать на границах вооруженные отряды и вести искусную дипломатическую игру, чтобы сохранить занятые пространства. Опасность грозила и с запада, со стороны Ливонии, Швеции и Польши. Если огромная протяженность и возможность широкого расселения в разные стороны сближала Россию с американскими колониями, то наличие постоянной военной угрозы резко отличало Россию от заокеанских владений Англии» [326]. На самом деле английские колонии в Новой Англии тоже находились под постоянным военным давлением – опасность исходила и с востока, от индейцев, и с севера, от французских колоний, и с юга, от испанцев. Как отмечал Робин Блэкборн, военный аспект колонизации был, в конечном счете, решающим. Именно ликвидация серьезной внешней угрозы в результате победы Англии над Францией в Семилетней войне подтолкнула колонии к борьбе за независимость – ранее они не могли защищать себя без помощи метрополии.
Проблема казачества была, прежде всего, проблемой демографической. «Самоколонизация» в европейской части страны одновременно требовала экспансии на восток и ограничивала ее возможности. Старая добрая Англия могла выделить гораздо больше свободных людей для колонизации, нежели Россия, которая сталкивалась с неразрешимым противоречием: с одной стороны, люди были нужны для освоения новых земель, с другой – для производства товарного зерна на европейской территории страны. И то, и другое есть порождение одного и того же процесса: торговый капитал нуждается во все возрастающем количестве товаров и ресурсов для экспансии на внутреннем и внешнем рынке. Но поскольку именно помещик является главным поставщиком дешевого зерна, крестьянин должен оставаться в крепостной зависимости. Мало того, что в западных землях эксплуатация крестьян усиливалась, крепостничество постепенно продвигалось на восток.
В таких условиях колонизация требовала еще более активной поддержки государства, чем в Америке. Казачьи общины не только находились под постоянным давлением со стороны самодержавного правительства, но, существуя на окраинах страны, подвергались регулярным нападениям внешних врагов, с которыми они не могли справиться без поддержки центра. В свою очередь, и государство было вынуждено терпеть казачество на окраинах, в той мере, в какой казаков можно было использовать для охраны границ.
Получалось так, что казаки начинали служить тому самому государству, от которого они бежали. Сотрудничество это, однако, было непостоянным, а отношения с властью – нестабильными. Время от времени правительство предпринимало меры для того, чтобы укрепить контроль над казаками, что вызывало, естественно, сопротивление последних. В периоды ослабления центральной власти казаки могли фактически не считаться с правительством и его воеводами, следуя лишь распоряжениям своих атаманов и «казачьих кругов», своеобразных «представительных органов» военной демократии, складывавшейся на окраинах России. Коллективное землевладение, не допускавшее слишком большого имущественного расслоения в рядах казачества, позволяло поддерживать эту разновидность самоуправления в течение длительного исторического периода. Казачьи отряды были своеобразными самоуправляющимися общинами, всячески оберегавшими свою самостоятельность. Казаки также играли ключевую роль во всех крупных антиправительственных восстаниях, потрясавших Россию с XVI по XVIII век. Вожди народных восстаний – Болотников, Разин, Пугачев – либо сами были казаками, либо опирались на их поддержку, хотя основную массу восставших, как правило, составляли крепостные крестьяне. Многочисленные самозванцы, претендовавшие на русский трон в XVII и во второй половине XVIII века, также обращались к казакам за помощью.
«Особенно стойко поддерживали казаки самозванцев, выступавших под именем царевича (затем царя) Дмитрия Ивановича, в победе которого они видели гарантии почетного положения казачества в русском обществе, – отмечает современный историк, подводя итоги политическому кризису, охватившему русское общество в начале XVII века. – Стремление казачества добиться воцарения в Москве своего претендента было использовано в 1613 году романовской «партией». «Вольные» казаки явились одной из главных сил, способствовавших избранию на Земском Соборе Михаила Романова, которого они противопоставляли «боярским» кандидатам на русский престол» [327].
Тем не менее, при всем демократизме своей военной организации, казачество вовсе не было носителем передовых общественных отношений. Меньше всего казачьи хозяйства были похожи на буржуазные или семейно-фермерские. Напротив, бежав из центральных областей страны на окраины, казаки стремились восстановить на новом месте старые патриархальные порядки, подорванные правительственной политикой. По словам историков, «вольное» казачество Дона, Яика и Терека начала XVII века по «своему социальному развитию было много архаичнее общественного устройства Русского государства того же времени» [328].
В конечном счете, благодаря долгой борьбе казачество добилось свободы и привилегий для себя, но свобода эта пришла в форме средневековых сословных вольностей, а потому неудивительно, что к середине XIX века окрепшее казачество из периодически бунтующей и политически ненадежной массы превратилось в консервативную силу, помогающую режиму удерживать в рабстве остальные сословия и социальные группы. Если протестантские колонисты первоначально были более или менее лояльными подданными короны и лишь позднее превратились в бунтовщиков, то русское казачество проделало обратную эволюцию. Уже в XVII веке казаки периодически грабили крестьян, облагая их всевозможными поборами. К началу XX века казачьи части стали главной силой, на которую (в отличие от ненадежной регулярной армии) правительство могло твердо рассчитывать при подавлении любых городских и сельских бунтов, стачек и восстаний.
Если сибирская колонизация расширила границы России на восток, то войны с Польшей не просто укрепили ее позиции на западе. Присоединив Украину, Московское государство захватило важнейший в Европе источник зерна.
Как уже неоднократно говорилось, хлеб становится важным товаром не только на мировом, но и на внутреннем рынке. А это означает, с одной стороны, активное освоение всех еще пустующих земель на юге, а с другой – обострение борьбы за эту землю между польской аристократией и украинским казачеством. Еще на рубеже XVI и XVII веков казаки активно участвовали в походах Речи Посполитой против Московии, но в середине XVII столетия положение дел резко меняется. Противостояние между польским помещиком и казачеством обостряется на Украине прямо пропорционально развитию зернового рынка. Эта борьба, в конечном счете, подорвала польское государство в том виде, в каком оно сложилось к концу Средневековья.
Борьба между казачеством и польской аристократией, как отмечает Покровский, была национально-религиозным противоборством по форме, но по сути являлась социально-аграрным конфликтом. Именно поэтому восстание Богдана Хмельницкого сразу приобрело массовый размах. Украинский историк Олесь Бузина подчеркивает, что ни в одном документе эпохи Хмельницкого «мы не находим требований независимости Украины» [329] [Книга Бузины, разумеется, не может быть отнесена к разряду серьезных исторических исследований, но она является одним из редких примеров систематического разоблачения мифов, созданных как украинскими, так и русскими националистами].