Перикл
Шрифт:
— Да, когда спор освещают истина и благо, а не корысть и предательство. Я должен буду убедить, что корысть и предательство для Плистоанакта — благо и истина. Протагор, наверное, сумел бы, ему всё равно, только бы была достигнута цель...
— Твоя цель выше истины и блага, — не дал договорить Сократу Перикл. — Твоя цель — жизнь и благополучие Афин. Идёт война, — напомнил Перикл. — И ты на этой войне боец, солдат. Одолеть врага мечом, словом, хитростью, деньгами — разве не всё равно?
— Всё равно, — вздохнул Сократ. — Боги войны простят меня, но боги истины — никогда. Мы вместе жертвуем честью ради спасения Афин.
— Да, вместе, — согласился Перикл.
— И сколько же
— Десять талантов золота.
— Столько?! — изумился Сократ.
— Безопасность Афин стоит больше, — ответил Перикл, — да и сам Плистоанакт большего не стоит.
Быстроходная триера «Саламиния» утром понеслась по Эвбейскому проливу в сторону Афин. Перикл взял Сократа с собой — скорее, чем на «Саламинии», он не смог бы добраться до Афин, откуда к Элевсину Сократа должны были домчать быстрые кони — Перикл обещал предоставить ему одну из боевых колесниц. Из Элевсина Сократ отправится навстречу армии Плистоанакта. А пока «Саламиния» под частые и ритмичные посвисты флейты келевста взмахивала, словно крыльями, рядами длинных весел и мчалась против свежего ветра, гулко ударяясь днищем о встречные волны. Сократ, укрывшись плащом, спал на верхней палубе, его никто не тревожил. Спал он крепко и долго — Перикл, проходя мимо, позавидовал ему: Гипнос, бог сна, давно не одаривал его таким блаженством, а если и одаривал, то подсылал своего сына Морфея с беспокойными и тяжёлыми снами. Даже в объятиях жены не приходило забытье — дневные мысли не угасали, продолжали и ночью бередить беспокойное сердце. Впрочем, и в гинекее, на женской половине дома, он теперь появлялся редко: постаревшая жена, которой недавно исполнилось сорок, была с ним холодна, принимала его неохотно, а ничто другое друг к другу их не влекло — у них не было общих забот, общих интересов: сыновья Ксантипп и Парал уже выросли, Ксантипп успел даже жениться, не говоря уже о Каллии, отцом которого был покойный Гиппоник,— Перикл женился на его вдове, — Каллий был не только женат, но и жил с семьёй на Эгине, куда отправился в качестве клеруха, переселенца, получив там во владение богатый клер — землю и дом.
Многие афиняне в возрасте Перикла — ему недавно исполнилось пятьдесят лет — заводят себе молодых любовниц, часто с согласия своих постаревших жён, или же навещают гетер, «дома радости». Со времён Солона это не только не осуждается, но и поощряется общественным, а значит, мужским мнением.
Периклу же сама мысль о любовницах и гетерах казалась предосудительной: никто не должен говорить о вожде демоса: «Он, как я», но только: «Он лучше меня, умнее и чище». Сама природа, наверное, взбунтовалась бы в нём, когда б он окружил себя любовницами и гетерами: чужая плоть, в том числе и женская, вызывала в нём брезгливость.
Увидев Сократа спящим на палубе, Перикл не стал его будить, прошёл мимо, но на закате всё же повелел своему ординарцу разбудить его и привести в свою каюту. Сократ явился, позёвывая и протирая глаза кулаками.
— Ты ведь знаешь, что рискуешь жизнью, отправляясь в стан Плистоанакта, — напомнил Сократу Перикл о своём тайной поручении.
— Знаю, — прикрывая рот рукою, зевнул Сократ.
— И что? Не боишься?
— Боюсь, — признался Сократ. — Но демоний мой успокаивает меня, говорит, что бояться мне нечего, что всё обойдётся.
— Этот твой демоний, это твоё божество, с которым ты постоянно советуешься относительно своих поступков, оно где находится? — спросил Перикл. — В душе? На небе? Где?
— В душе, — ответил Сократ, посмеиваясь. — Поэтому я его хорошо слышу. Будь оно на небе, ему пришлось бы громко кричать, чтобы быть услышанным. Тогда и другие слышали бы голос
— Очень разумное. Значит, ты боишься, а демоний говорит тебе: «Не бойся». Ладно. Так и мне спокойнее. А если с тобой всё же случится неладное, если демоний ошибается? Не оставишь ли ты мне какое-либо завещание, просьбу, которую я должен буду исполнить?
— Ах, разрази меня гром! — посетовал Сократ, стукнув кулаком себя по колену. — Ты выжимаешь из моих глаз слезу, Перикл. Ты растрогал меня.
— И всё же, — настоял на своём Перикл, не принимая дурашливый тон Сократа. — Твои распоряжения на этот случай необходимы. У тебя есть дом, имущество. Гуси, кажется, есть, ты как-то хвастался, — вспомнил Перикл. — Кому всё это должно достаться? Понимаю, что родственникам, но каким?
— Дом мой только называется домом. На самом же деле это склад для камней с давно прохудившейся крышей, да ещё навес, где я обтёсываю надгробия, загон для десятка гусей и кухня, где я стряпаю и сплю в холодную погоду. Всё это ничего не стоит. А потому пусть достанется моему соседу — родственников у меня нет. Сосед будет держать в моём дворе овец.
— И гуси пусть ему достанутся?
— И гуси.
— Ты так любишь соседа? — усмехнулся Перикл.
— Не соседа, а его дочь Мирто.
— Да?! — удивился Перикл. — Я никогда ранее не слышал, что ты влюблён. Разве это возможно?
— Как видишь, — развёл руками Сократ. — Мирто славная девушка, я хочу на ней жениться... Вот! — шлёпнул он себя ладонью по лбу. — Назначь для Мирто приданое, ну, ту сумму, которая причитается мне за работу. Правда, я могу и не выполнить твоё поручение, не уговорить Плистоанакта и, наверное, Клеандрида взять десять талантов золота. Тогда мне ничего не будет причитаться, верно?
— Я позабочусь о Мирто, — сказал Перикл. — Что ещё? Переходи на деловой тон Сократ.
— Хорошо, перейду. Но это всё. Больше у меня никаких просьб нет. Впрочем, есть ещё одна, — спохватился он. — Речь пойдёт о юной гетере, которая поселилась в доме милетского проксена Каламида. Это милетянка, её зовут Аспасия.
— Ты хочешь, чтоб я позаботился не только о Мирто, но и об Аспасии? Экий ты любвеобильный, Сократ! — не сдержал улыбки Перикл. — Вспомни: может быть, есть ещё и другие девушки, о которых надо позаботиться!?
— У гетеры Феодоты есть десять девушек...
— О! — воздел к небу руки Перикл. — Я так и знал!
— Ладно, — вздохнул Сократ. — Я пошутил, успокойся. Прошу тебя только о двух девушках: о Мирто и об Аспасии. Первой назначь приданое, а вторую возьми себе.
— Себе? Как это? — не понял Перикл и насупился.
— Возьми, и всё. Пусть она станет твоей. Подружкой, любовницей, женой. Как пожелаешь. Запомни: юная милетянка Аспасия, что живёт в доме милетского проксена Каламида возле Мусейона. Ты возьмёшь её себе, Перикл?
— Нет, — ответил Перикл. — Такого обещания я тебе дать не могу. Не обещаю. О Мирто позабочусь. Об Аспасии же забудь. Считай, что мы о ней не говорили.
— Ты посылаешь меня на верную гибель и не можешь исполнить мою последнюю волю?
— Попроси о чём-нибудь другом.
— Я так и думал: даже моя смерть не заставит тебя поступиться своим — очень сомнительным, запомни! — принципом.
— Да. Попроси о чём-нибудь другом.
— Хорошо, — пошёл, казалось, на попятную Сократ, прикрыв рукой хитрую усмешку. — О другом так о другом. Я останусь жив, я выполню твоё поручение, тебе не придётся заботиться о моём имуществе и о приданом для Мирто, я не возьму за работу ни обола, но ты мне при этом дашь одно пустяковое обещание, выполнив которое, ты получишь удовольствие.