Шрифт:
Во время моего двадцатилетнего путешествия по Америке (хотя некоторые из моих собратьев уверяют, что мои странствования не простирались из Парижа далее Сен-Клу, с одной стороны, и Вири-Шатильон, с другой), я почти постоянно жил с индейцами, пуэльчесами, команчами, сиу и апачами, которые, должен признаться, пренебрегают всем, что относится к искусству.
В связи с этим я вспомнил одно происшествие, о котором расскажу здесь.
Я был в Лиме, столице Перу, в 1840 году.
Лима де лас Рейес
Жители Лимы чрезвычайно добры; ее женщины красивее всех женщин Нового Света. Они прославились этим.
Итак, в ту эпоху, в которую я находился в этом городе, занятия мои были немногосложны. Я вел праздный образ жизни, проводя время в поисках новых приключений.
Однажды я осматривал античный дом, выстроенный из одного только камня, в разрез с перуанскими обычаями, гранитный фундамент которого омывался Римаком.
– Что это за дом? – спросил я у проходившего мимо меня человека.
– Эх! Сеньор, разве вы его не знаете? Это Периколя.
Я не мог ничего более добиться от него. В другой раз я проходил по площади Ачо во время боя быков, на котором особенно отличался один матадор.
К ногам его со всех сторон посыпались букеты, энтузиазм зрителей дошел до крайних пределов. Вдруг одна из зрительниц сняла с себя жемчужное колье и бросила его на арену.
– Браво! – неистово закричала публика, аплодируя, не щадя рук. – Браво! Это Периколя.
В один вечер в театре прекрасная и милая, как все андалузки, актриса, пропев великолепную агвидилью с брио и упоительным напевом, исполнила jota aragonesa с салеро до того сладострастным голосом, что все зрители пришли в восторг, и оглушительные крики раздались со всех сторон.
– Браво! Она поет и танцует как Периколя.
Это таинственное имя или слово повсюду преследовало меня, упрямо я пытался разузнать что-нибудь о нем, но тщетно.
Прошло несколько месяцев; но я не мог добиться решения этой загадки и начинал уже приходить в отчаяние, но случай или удача помогли мне в этом тогда, когда я этого нисколько не ожидал, оправдав мою настойчивость и удовлетворив мое любопытство.
Вот как это случилось.
Однажды я прогуливался утром под порталами площади Майор, куря превосходное пюро, как вдруг меня отвлек от этого важного занятия многократный звук колокольчика и голоса окружавших меня:
– Ах! Вот Периколя.
– Пардье, – подумал я, – так она здесь, поэтому я увижу ее. В этот раз я успокою себя и узнаю, что это за неуловимая Периколя, которая имеет право более шести месяцев так сильно занимать меня.
Сказано, сделано; схватив свою шляпу, я подошел к старику приятной наружности, который стоял в нескольких шагах от меня, опершись плечом о портал и, поклонившись ему церемонно для того, чтобы снискать его расположение, сказал ему ласково:
– Извините, сеньор, сделайте одолжение, покажите мне Периколя!
– Вот она, сеньор, – сказал он, указав мне пальцем на тяжелую карету XVIII века, покрытую позолотою, которую везли два белых мула и которая выехала в это время из Саграрио; ее окружали духовенство, певчие и солдаты.
– Как! – воскликнул я с изумлением. – Это карета – Периколя?
– Да, сеньор, – ответил мне старик с плоской улыбкой, – эту карету называют ее именем.
При этом я совершенно растерялся. Загадка эта принимала в моих глазах размеры непроницаемой тайны.
А между тем физиономия старика, которого я расспрашивал, была такая обаятельная, голос так мягок, манеры так вежливы, что я почувствовал себя ободренным к тому, чтобы сделать новое усилие, и после минутного колебания, я снова спросил его:
– Ну странно же называют эту карету! Что заключается драгоценного в ней, что ее везут так торжественно и с конвоем?
– В ней, сеньор, везутся к умирающему Дары.
– Как! – воскликнул я. – Святые Дары в Лиме возят в карете?
– Да, сеньор, – ответил, поклонившись, старик, – так пожелала Периколя.
– Ну хорошо же! – проворчал я про себя. – Опять это же имя.
Через минуту я вновь обратился к старику:
– Я прошу вас извинить мою настойчивость, сеньор, я француз, только что прибывший в этот город, и поэтому не знаю, кто эта Периколя, имя которой произносится повсюду, которая, как кажется, оставила в сердцах жителей Лимы неизгладимое воспоминание.
– Да, действительно неизгладимое, сеньор, потому что она при жизни своей была Провидением для несчастных, и даже после своей смерти она не перестает благотворить. Я с удовольствием расскажу вам о ней.
В нескольких шагах от нас было кафе; мы вошли. Усевшись за столом и приказав подать себе мороженого, я попросил старика исполнить его обещание; он улыбнулся и начал так свой рассказ:
– Сеньор, история, которую вы услышите, весьма обыкновенная; она может иметь только некоторый интерес для моих соотечественников. Но так как вы желаете знать ее, я передам вам ее в нескольких словах.
Около середины XVIII века, то есть в 1740 году, наверное, точнее не вспомню, вице-королем Перу был назначен дон Андрее де Рибера. Он прибыл в Перу, не так как его предшественники, для приобретения состояния, потому что сам был очень богат; но из желания пробудить в американских племенах любовь к метрополии или, по крайней мере, предупредить ненависть к ней.
Миссия дона Андреса заключалась в примирении; никто лучше его не мог выполнить ее, потому что он был кастильянец, старинного дворянского рода, отважный, благородный и чрезвычайно умный; у него правосудие было равно для всех, и благодеяния его расточались безразлично испанцам, креолам и индейцам.