Период распада
Шрифт:
— Прошу оставаться здесь.
Офицер направился к телефону, краем глаза заметив, как несколько человек из прибывших пошли к дверям пожарной лестницы.
— Эй, — крикнул он.
Ответом стал густой шквал автоматных очередей…
Сопротивление им оказали только на этаже, где проходило заседание СНБ. Безнадежное. Им это обошлось в одного убитого и троих раненых, противник был уничтожен до последнего человека. Пленных не брали.
Капитан Гуль вышел из разбитого пулями основного зала заседаний, отделанного мрамором и дорогими породами дерева, с большим круглым столом, где по центру стояла кадка с цветами. Отступил в сторону — пол в коридоре был мраморный, и крови было столько, что ноги скользили по ней, широкой рекой она стекала к лестнице и к лифтам. В здании уже не стреляли, трупы не убирали — несколько курсантов с автоматами стояли в разных частях коридора. Поддерживалась строгая дисциплина — никто даже не подумал взять что-то из кабинетов или обшарить
Стараясь не наступать в расплывшиеся по мрамору лужи крови, перешагивая через заставшие в неподвижности смерти трупы, капитан Гуль подошел к разбитому пулями панорамному окну. Это был один из последних этажей, и вид отсюда, с самого высокого здания Анкары, на город открывался прекрасный. Внизу бухтели моторами бронетранспортеры, вставая на позиции, их хорошо было видно из-за ночной подсветки здания. Их было два, и на каждом из них к развевающемуся турецкому флагу спешно была пришпилена широкая белая лента — опознавательный признак, по этой белой ленте путчисты опознавали друг друга. Сигнал «Аслан атлади» передавался в эфире постоянно, и все больше и больше колонн бронетехники с развернутыми флагами с белой лентой выходили из расположения частей, выходили на дороги, шли в сторону городов.
В центре Анкары шел бой. То и дело красные струи трассеров распарывали стремительно темнеющее небо.
Еще утром капитан Гуль не знал о том, что ему предстоит сделать вечером. Полковник не отдал ему ни одного приказа, он сам взял автомат и пошел в бой. Сегодня он убил по крайней мере четверых, он был в числе первых, кто ворвался в зал заседаний СНБ и открыл шквальный автоматный огонь по тем, чьи приказы еще вчера должен был выполнять.
Он ни о чем не жалел. Ни в чем не раскаивался. Если бы можно было повернуть время назад, он поступал бы точно так же, как поступил сейчас.
Потому что все было правильно.
В окраинных районах города было относительно спокойно. Перестрелок не было.
Аслан атлади…
В начале двадцать первого века альфой и омегой государственной политики величайших держав мира стали расчетливость и цинизм. Победителей не судят, интересы своей страны (чаще сиюминутные) выше интересов всего мира, выше общечеловеческих ценностей. Само выражение «общечеловеческие ценности» оказалось затасканным и изгаженным до предела, а ведь они, эти ценности, существуют — свобода, справедливость, порядок. Доброта, наконец. Произошедшее в Турции — а погибших было уже несколько тысяч — не ужаснуло никого в мире, все это уместили в десятиминутную нарезку новостей. Раньше несколько наивно и демагогично, но против кровавых военных диктатур выступал Советский Союз. Теперь Советского Союза не было, и возвысить голос против творящегося кошмара было некому.
Первым новую власть в Турции — «режим серых генералов» — признали Соединенные Штаты Америки, что моментально повлекло подозрения в причастности к организации государственного переворота в Турции. Второй, боясь отстать, признала новый режим Российская Федерация. Потом начал подтягиваться Евросоюз, не все одновременно — все-таки страшновато было. Последним, затягивая до последнего, нехотя признал новую власть Китай.
Турецкие нацисты, окатив страну кровью, утвердились у власти.
В тридцатых режиму германских национал-социалистов Адольфа Гитлера потребовалось шесть с небольшим лет, для того чтобы развязать кровавую бойню Второй мировой. В двадцать первом веке время спрессовано, события надвигаются со скоростью курьерского экспресса, а потому беда пришла намного быстрее. Пришедшие к власти в Турции генералы не были теми, кто развязал войну. Но они внесли немалый, очень весомый вклад в разгорающийся мировой пожар.
18 июня 2012 года
Порт Аден, Арабская республика Йемен
Бывшее здание министерства обороны НДРЙ
Подполковник Роберт К. Джереми,
старший военный советник
75-й полк рейнджеров, армия США
Говорят, что история повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй раз в виде фарса. За сегодняшний день подполковник Джереми убедился, что это не так: второй раз история повторяется в виде еще более страшной трагедии. Жизнь жестоко карает, не наказывает — а именно карает тех, кто не учит ее уроков.
Потеряв нескольких своих людей при наступлении танков, подполковник отступил в Аден, приказав занять оборону и любой ценой держать район Аль-Мансур, аэродром Хормаксар и приморское шоссе. Так получилось, что на сегодняшний день он был старшим из находящихся в стране американских офицеров и единственным, способным организовать оборону города. Его преимуществами были отличная выучка и еще более превосходное оружие его людей, а также возможная поддержка его страны — Соединенных Штатов Америки. У него было преимущественное положение — он находился в обороне, а не в наступлении, и местность весьма способствовала занятию оборонительных позиций. Город Аден расположен на побережье, от остального арабского полуострова он отрезан высокими горными хребтами, и мест, где можно прорваться, — всего три. Большей частью Аден был построен в огромном кратере давно потухшего вулкана средневековыми купцами — и не без умысла: стены кратера давали купцам и расположенным в городе складам отличную защиту от набегов племенной конницы. Эту часть города так и звали — Кратер. Племена уже тогда жили единым разбоем и взиманием дани с проходящих по их землям торговых караванов, потому что земля их была бесплодна, дика и к ведению какого-либо хозяйства, что земледельческого, что скотоводческого — решительно непригодна. И сейчас, на втором десятилетии двадцать первого века, все осталось здесь так же, как и тогда. Вот только у кочевых племен старинная кремневая винтовка сменилась на автомат Калашникова и снайперскую винтовку Драгунова, а верный конь — на танк Т-72, модернизированный с их же и израильской помощью. Остальное осталось прежним — стальная волна накатывала на древние, много чего повидавшие отроги кратера, а немногочисленные защитники пытались удержаться на этих горных склонах, понимая, что если племена и танки прорвут оборону, то их просто сомнут, прижмут к берегу и перебьют до последнего человека. Отступать было некуда, только что вплавь — и до Джибути, там, кажется, есть войска Иностранного Легиона и наша база. Там тоже черт знает что творится…
Подполковник отцепил с пояса флягу, глотнул воды — вода пока была, но скоро ее не будет. Потом попытался встать — это ему удалось, но закружилась голова. Офицер еще вчера утром был контужен во время скоротечного отступления, когда танковый снаряд рванул метрах в десяти от командирской открытой машины. По меркам сегодняшнего дня — мелочь, легко отделался, не стоит даже идти к санитару. Справившись с тошнотой, подполковник подошел к окну.
Аден лежал перед ним как на ладони: здание министерства обороны было расположено так, что оно господствовало над местностью, с тыла его прикрывал горный склон, а дорога к нему была единственная, узкая, извилистая и простреливаемая на всем ее протяжении. После налета «Градов» и недолгого артиллерийского обстрела пожары в основном потушили, но вот в порту творилось нечто невообразимое. Неизвестные хорошо все просчитали — они подорвали на рейде заполненный до отказа танкер, потушить (под обстрелом) его не удавалось, тем более что наступающие хорошо знали о диверсии и били по рейду осколочными и зажигательными снарядами. Капитан единственного находившегося на тот момент на рейде Адена американского эсминца принял тяжелое, но совершенно верное решение — сняться с якоря и выйти с рейда, ускользнуть из ловушки, пока это еще возможно. Сейчас эсминец крейсировал где-то на входе в Аденский залив, обеспечивая более-менее надежное противовоздушное прикрытие ТВД, а его комендоры садили по берегу из единственного имеющегося на эсминце стадвадцатисемимиллиметрового артиллерийского орудия. У них не было даже танков — черт побери, ни одного танка, только «Хаммеры», бронетранспортеры Страйкер и эти проклятые дорогущие мастодонты MRAP, которые русская скорострельная зенитка «Зевс» калибра 23 или установленная на БТР русская тридцатимиллиметровая пушка разбирает на атомы! Единственной удачей было то, что в порту оказалось судно, доставившее — в рамках программы помощи той армии, которая сейчас штурмует город, гору военного имущества, в том числе несколько устаревших гаубиц калибра сто пятьдесят пять с запасом снарядов. Они-то, установленные в разных районах города и постоянно перемещаемые с места на место во избежание подавления гаубицами противника, и были тем единственным фактором, благодаря чему танки и мотопехота противника пока что не обстреливали Аден прямой наводкой. Они же да несколько настоящих бронетранспортеров были тем единственным нормальным пехотным вооружением, которое у них было. Увлекшись борьбой с терроризмом и наизобретавшись много самых разных машин, прекрасно защищенных, но неповоротливых и почти невооруженных, американцы сейчас расплачивались за свою глупость. Против них, помимо племенного ополчения и разных вооруженных банд, была брошена как минимум танковая бригада регулярной армии при артиллерийском усилении.
Черный, жирный мазутный дым с горящего рейда влекло на город, в клубах дыма плыл шпиль Биг-Бена — почти точной копии британского, установленный в районе Стимер, британского квартала, места проживания европейцев в этих неспокойных местах вот уже на протяжении многих десятилетий. Дым заволакивал мутным покрывалом город, заползал в легкие, просачивался в любую щель, вызывал тошноту. Подполковник вспомнил, когда он видел такое же — в Кувейте, в девяносто первом, когда отступающие иракцы подожгли нефтяные скважины, и они, наступая через пустыню, матерились и отплевывались, и слюна была черной, как деготь, а сами они были похожи на обезумевших трубочистов.