Пермские чекисты (сборник)
Шрифт:
— Что случилось?
— Слева, где наша застава, кто-то воет. А впереди — в метрах трехстах от нас, в низине, похоже, походные немецкие палатки.
— Проверим!
Проверить, понять непонятное, грозящее возможной опасностью, —такой же закон пограничья, как обязательная бдительность. И Дронов свернул с лыжни влево, к заставе. Вернулся он буквально через две минуты.
— И смех и грех, — сказал он, отдуваясь. — Это же наша печь на заставе воет! Узнала своих, вот и подает сигнал.
Мысленно Петр Курганов тотчас представил большую круглую печь из красного кирпича, обитую крашеным железом. Как уютно стояла она в центре родной казармы, а вокруг теснились тридцать пять солдатских коек. Как хорошо горели и потрескивали
— Да, заставу свою сожгли; стены сгорели, а печь стоит, воет, как баба по покойнику, — не обращаясь ни к кому, сказал дозорный.
— Ничего — они нам за все наши беды заплатят. Заставим, — убежденно сказал Дронов. — Так, говоришь, впереди палатки фашистские? Может, тоже померещилось, если вой ветра в печной трубе за страшную опасность принял?
Не померещилось...
В низине, на пути пограничников, стояли большие палатки, в каждой, должно быть, пятнадцать-двадцать фашистов.
— Двенадцать палаток, — вынырнув из темноты, доложил Дронову Петр. — Спят как сурки. Без охранения.
Обычной задачей диверсионно-разведывательных групп было уничтожение живой силы и техники врага, наведение паники в его тылах, захват «языков». На этот раз группа Дронова выполняла чисто разведывательное задание, можно было обойти неприятельский гарнизон, не рисковать: благо собран необходимый материал. Но велико было искушение.
— Часовых нет. Чувствуют себя в безопасности: до линии фронта сорок километров. Ничего, мы их расшевелим, боекомплект у нас не истрачен. Окружаем и в два ноль-ноль, без «ура» и шумовых эффектов, — забрасываем гранатами.
Соотношение сил было не в пользу пограничников, но на их стороне — внезапность, дерзость, вера в свою правоту и полярная ночь...
Забросав палатки гранатами, разрядив автоматные диски в обезумевших врагов, пограничники растворились во тьме, прихватив на всякий случай «языка».
Конечно, не все операции проходили столь же успешно. В одном из дальних рейдов, в котором участвовали совместно три группы, пограничники Дронова ушли из базового лагеря в фашистском тылу громить коммуникации врага. Две другие группы, вернувшиеся с задания, измотанные и смертельно усталые, расположились на отдых. Тоже в низине, за ветром, только не в палатках, а на снегу. Приняли с устатку и для согрева «сто наркомовских граммов» — и уснули. Троих дозорных тоже сморил сон. Каратели из СС — не без помощи белофиннов — бесшумно сняли спящих дозорных, а остальных расстреляли в упор. Из сорока наших бойцов уцелел один, раненый. Он-то и рассказал, как фашисты ножами добивали раненых, уродовали лица мертвых.
Страшное зрелище предстало глазам пограничников группы Дронова, вернувшейся на базу. Отныне ни капли жалости не оставалось у бойцов к лютому зверю-врагу.
— Эх, ребята! — сдернув ушанку, только и мог сказать Дронов. Скорбно помолчав, добавил: — Забыли главный закон пограничья, утратили бдительность. Мы отомстим за вас...
Не с тех ли пор сделались неуловимые чекистские группы грозой и кошмаром оккупантов? Такой факт: когда в октябре 1941 года диверсионно-разведывательный отряд реорганизовали в 181-й погранбатальон, его командиром стал подполковник Михайлов. О бойцах батальона, оправдывая свою беспомощность, фашистское командование распространило легенду: «Пограничники Михайлова дерзки, неуловимы и беспощадны. Бороться с ними невозможно».
В Заполярье Петр Курганов сражался до ноября 1942 года. Потом его вместе со многими товарищами-пограничниками посадили в воинский эшелон и повезли на Урал. Прогромыхали за открытой дверью теплушки знакомые станции: Верещагино, Менделеево, Пермь II... До дому, казалось, рукой подать.
Однако на самом деле до дому оставалось еще
«Уполномоченному управления КГБ СССР по Коми-Пермяцкому округу Пермской области майору Курганову П. А.
Гражданин Вайткунас, проживающий в поселке Визяй, сделал мне устное заявление. Вечером 25 января, примерно в 23 часа, он заметил неизвестного мужчину, постучавшегося в дом Вакшаускаса. Несмотря на чрезвычайную нелюдимость и подозрительность старого Вацлава Вакшаускаса, неизвестный был тотчас впущен в дом. У двери он произнес несколько фраз по-литовски. Вайткунасу разобрать удалось одну: «Привет из Литвы».
Голос мужчины, его жесты, фигура показались Вайткунасу знакомыми, хотя лицо в темноте разглядеть не удалось. Однако он утверждает — привожу его речь дословно: «Если бы не известие о смерти Винцаса Вакшаускаса в Радминском лесу, можно было бы поклясться: незнакомец этот — он».
Возможно, Вайткунас ошибается и незнакомец — связник старого националиста Вакшаускаса, прибывший из Литвы. Прошу разрешения на его проверку.
Запросив в архиве ориентировки по розыску Вакшаускаса, майор Курганов внимательно ознакомился с ними. Тут-то у него и мелькнула впервые догадка, что убийство в Радминском лесу не стыкуется с повадками «лесных братьев». Не стыкуется! Зачем нужно было до неузнаваемости корябать лицо убитого?
По фронтовому опыту Петр Абрамович помнил, что фашистские прихвостни, особенно оуновцы, литовские «лесные братья», — страшно истязали свои жертвы, вырезали на теле звезды, вспарывали животы, выкалывали глаза, привязывали к дереву и садистски разводили под босыми ступнями огонь... Так они поступали и с представителями Советской власти, присланными в освобожденные от фашистов районы, и с местными активистами, коммунистами, учителями. Довелось Петру Курганову видеть и тело убитой националистами молоденькой учительницы-комсомолки неподалеку от Барановичей летом 1944-го. Бандиты надругались над ней, потом отрезали груди.
И головы отрезали — было! Но старались лицо оставить узнаваемым — чтобы поняли местные жители, кто и за что «наказан», будь то сельский активист или отступивший от дела «лесной брат»; чтобы вселить в души людские ужас и покорность: мол, советские войска пройдут на запад, а «мы тут век хозяйничать будем».
И приходилось частям контрразведки «Смерш», кроме вылавливания парашютистов, диверсантов, разведчиков противника, прочесывать леса, отыскивать бывших старост и полицаев, бандитов, их схроны, тайники с оружием и продовольствием. Именно в такую часть был направлен Петр Курганов после двухмесячного лечения в госпитале, накануне наступления Центрального фронта в июле 1943 года. Их 118-й отряд по охране тыла 65-й армии вступал в бои с группами отставших, пробивающихся на запад фашистов, выявлял в освобожденных деревнях и селах бывших карателей, пособников оккупантов.
Когда с полковником Петром Абрамовичем Кургановым мы «читали» полесскую страницу его фронтовой биографии, я не удержался, спросил, знаком ли он с романом В. Богомолова «Момент истины». Ведь и время совпадает — август 44-го, и место — Барановичи, Шиловичи, Лида, и операция по освобождению Белоруссии — «Цитадель»!
— Ну, мы-то от Лиды далеконько были, — усмехнулся Петр Абрамович. — Что же касается романа, то героев его автор честно написал, мало чего, так сказать, преувеличил. Розыскная работа контрразведчиков в лесах будто с натуры списана. Малые группы, внезапные огневые стычки...