Пермские чекисты (сборник)
Шрифт:
Пышминцев вновь сел за стол, придвинул к себе бумаги. Внутреннее чутье подсказывает: тут что-то есть. А он привык доверять интуиции. Взять хотя бы тот же случай из детства. Ведь не было в тех мужиках, вышедших на дорогу, ничего такого угрожающего. У одного, правда, цеп на плече, но ведь шла жатва, скоро молотьба... А он почувствовал опасность даже раньше отца, закричал свое шепелявое «зулики».
Может, и впрямь наградила его природа каким-то особым чутьем? А может, просто развилась в нем способность по мельчайшим деталям чувствовать людей и обстановку... Развилась благодаря довольно редкой гражданской специальности. Окончив перед самой войной горный техникум, работал Пышминцев рудничным маркшейдером. В 1940 году, прибыв с Урала в Забайкалье, на вольфрамовый рудник «Редмет»,
Маркшейдер — лоцман земных глубин. Геологи нашли месторождение, указали границы подземной кладовой. А как до нее добраться, куда пробивать стволы, штреки, штольни? Для этого надо знать, какие «полки» этой кладовой пусты, какие — так себе, а какие полны богатства. Словом, нужен подробный план месторождения с указанием глубин, мощности и структуры пластов, угла их наклона и многого другого. Работа еще не началась, а маркшейдер, стоя на поверхности, должен мысленно заглянуть в глубь земли, пользуясь косвенными данными и результатами измерений, ясно представить себе все, что находится под ногами. Определить невидимое, очертить скрытое, описать недоступное — вот в чем суть маркшейдерского дела. Тут без особого чутья не обойтись...
Не так ли и в работе с людьми, особенно в чекистской работе? По неуловимым штрихам, по мельчайшим черточкам — выражению глаз, походке, интонации голоса — определить настроение, характер человека, его цели, тайные устремления... Сегодня, в мирные дни, когда прямых вооруженных столкновений с вражеской агентурой стало гораздо меньше, на первый план выходит именно такая, психологическая борьба с противником. Тут нужны воля, ум, проницательность, умение нестандартно мыслить...
Пышминцев вздохнул, задумчиво перелистнул бумаги. Ну, положим, чутье-то у него все же есть. Вот тогда, например, в 40-м году, предчувствовал, что война будет. К таким опасениям приводила сама обстановка, которая складывалась и в Европе, и в таежном Забайкалье. Их горняцкий поселок находился неподалеку от границы с Маньчжурией, где хозяйничали японцы. Соседство было неспокойное, то и дело случались провокации, попытки агентов Маньчжоу-Го проникнуть на советскую территорию. Пограничники часто обращались на рудник за помощью. Ивану Пышминцеву, секретарю комсомольской организации, вместе с другими активистами пришлось как-то раз участвовать в поиске нарушителей границы, в прочесывании леса. Но мысли о том, чтобы стать чекистом, у него тогда не было.
Все изменила война. С первых ее дней Пышминцев просился на фронт, но ему, как и многим другим, было отказано: специалисты рудника имели бронь, они обязаны были трудиться в тылу, поставляя заводам стратегический металл вольфрам — ценный компонент для легирования стали. Только в феврале 1942 года молодой горняк был зачислен в состав 1-го Читинского добровольческого лыжного батальона. Укомплектованный в основном коммунистами и комсомольцами, он имел особую задачу: предназначался для глубоких рейдов по тылам немецко-фашистских войск.
В Челябинске, где читинцы проходили подготовку, Иван с нетерпением ждал отправки на фронт. Но неожиданно его вызвали в штаб, объявили, что из батальона он отчисляется. Приказали сдать теплое суконное обмундирование, новенький полушубок, выдали взамен старое, бывшее в употреблении «хэбэ», засаленную телогрейку и велели ждать указаний. В голову полезли нехорошие мысли. Неужели не доверяют? Может, из-за отца?
Отец Ивана долгое время работал в органах НКВД вместе с Берзинем — тем самым, знаменитым Берзинем, при участии которого в восемнадцатом году в Петрограде был раскрыт заговор Локкарта, известный еще как «заговор послов». В 20-х годах они работали на строительстве Вишерского бумкомбината, в 30-х вместе уехали на Колыму на «Дальстрой». В 1937 году, будучи в Перми во время отпуска, отец узнал об аресте Берзиня и его ближайшего окружения. Что было делать? Отец в Магадан не вернулся, он исчез и целый год где-то скрывался, избежав таким образом ареста. Только в конце 1938 года он явился в НКВД, после чего был исключен из партии и уволен из органов внутренних дел. К застарелой боли в сердце Ивана
Пышминцев встал, прошелся, успокаиваясь, из угла в угол. У окна, выходившего во двор управления, остановился, заложил руки за спину. Вечерело. Над городом висело мглистое небо, накрапывал мелкий дождь. Скоро праздник... В Нагорном бывшие легионеры, наверное, опять соберутся все вместе. Что-то у них на уме?..
Старший лейтенант решительно сел за стол, углубился в чтение лежащих перед ним бумаг. Это были показания Кадырова, данные им 28 апреля 1945 года на допросе в отделе контрразведки «Смерш» проверочно-фильтрационного лагеря № 240 под Софией.
«В конце июля 1941 года под Уманью я попал в окружение и был взят в плен, — читал Пышминцев. — Сначала содержался в лагерях военнопленных в Умани, Гайсине, а потом был переправлен в лагерь под Винницей, где находился до весны 1943 года. В мае этого года нас эшелоном вывезли на территорию Германии, в город Герлиц, а через 18 суток перевели в рабочий лагерь близ города Сагаль. Там я содержался до конца 1943 года, работал на строительстве аэродрома. В декабре нас перевезли в Грецию, в город Периц, там находился в лагере военнопленных. В июне 1944 года нас, 15 человек — выходцев из Средней Азии, мобилизовали в «Туркестанский легион». Служили в нем с июня по сентябрь. 3 сентября 1944 года я ушел к греческим партизанам. Подтвердить это может Бабаев Талибжан, который бежал вместе со мной».
Как-то уж слишком гладко все получается: сидел в лагерях, работал, ненадолго попал в «Туркестанский легион», сдался партизанам... Неизвестно почему, но нет уверенности, что так оно все и было. А раз нет уверенности — проверяй.
Пышминцев придвинул бланк запроса и начал писать: «В МГБ Узбекской ССР...»
Лидер туркестанских буржуазных националистов Вали Каюмхан родился в 1904 году в Ташкенте. Социальное происхождение — из торговцев. Учился в педагогическом техникуме имени Нариманова, в 1922 году выехал на учебу в Германию, где окончил сельхозакадемию, но вернуться в СССР отказался.
Агент германской разведки, президент «Туркестанского национального комитета». С 1941 по 1945 год занимался подбором, вербовкой и заброской в СССР агентуры для проведения разведывательно-диверсионной и повстанческой работы, а также организацией воинских формирований для непосредственной борьбы с Советской Армией. Награжден командованием вермахта.
В апреле 1945 года сдался американскому командованию».
Кадыров возвращался с очередной вечеринки. На этот раз собрались у бывшего легионера Умарбекова на день рождения его сына, которому исполнился год. Сидели, тесно сгрудившись за столом, поскольку все жилье Умарбекова — две маленькие комнаты в бараке. Тут не было ни дастархана, ни ковриков-курпачи. Но Кадыров и это обстоятельство сумел использовать. Заявил: «Сегодня на нашей встрече мы не можем соблюдать национальных обычаев. Так пусть хотя бы песня покажет, что каждый из нас — истинный патриот-мусульманин». И предложил спеть песню о Вали Каюмхане. Никто не посмел отказаться. Потом, когда еще выпили, Кадыров рассказал о своей встрече с Вали Каюмханом в Берлине в 1943 году, о его призывах и наставлениях...
В этом, конечно, был определенный риск, но делать нечего, время поджимает. Скоро наступит новый, 1952 год, и придет момент, когда почти все бывшие легионеры разъедутся. Надо, чтобы этот памятный день стал днем фатиха, думал Кадыров. По традиции день фатиха (посвящения) наступает, когда учитель заканчивает обучение ученика и торжественно посвящает его в члены профессиональной общины. День фатиха бывает и у наставника в медресе, и у торговца в лавке, и у ремесленника в мастерской, и у лекаря-табиба в приемной. Учитель при этом объявляет, что ученик освоил ремесло, может работать самостоятельно, и по принятому обычаю дарит ему свой халат.