Пером и шпагой (др. изд.)
Шрифт:
К нему подошел русский доброжелатель – Хотинский, секретарь посольства в Париже:
– Зачем вы это сделали, сударь? Вы ведь знаете, что, отказавшись от женского платья, вы лишаете себя пенсии.
– Не тревожьтесь, дружище, – ответил де Еон. – Мои фижмы уже заложены в ломбарде на «Горе благочестия», и нищета отодвинута ровно на тот срок, с которого его величество король снова поставит меня на свою казенную конюшню…
Он не ошибся: в одну из мартовских суббот 1779 года за ним пришли стражи Версаля, и «кавалер-амфибия» был заключен в кольцо штыков.
Дижонский замок – тюрьма короля! Возмутитель спокойствия заперт на сто замков.
Без суда, даже без объяснения причин ареста де Еон был затиснут среди заплесневелых камней Дижона, и он стал трясти решетки своей камеры.
– Я был дипломатом, – разносилось по тюрьме, – и представлял лицо всей Франции за границей. Я был воином – и владел оружием, доверенным мне Францией… Никто не может упрекнуть меня, что я плохо служил отечеству. А теперь… что вы делаете со мною?..
А после Дижонского замка потянулись монастыри.
Молитвы, свечи, бдения, шепоты, кляузы, тоска.
Он, как бешеный, устраивал скандал за скандалом, вызывал дебош за дебошем – только бы не жить этой постылой жизнью!
Ворота одной обители раскроются, а другие его примут.
Кончилось все это тем, что ни один монастырь Франции не желал иметь де Еона в своих стенах…
Опять летят через забор тряпки, бутылки и книги.
Толстущая аббатиса, похожая на раздавленную жабу, кричит:
– Нам не нужны такие поганые девки, что блудят по ночам с монахами и пьют водку, как солдаты… Убирайся, потаскуха!
Де Еон поднял из пыли томик Парни и роман Свифта.
– Эй, жаба! – заорал он в ответ аббатисе. – Хочешь, я поражу тебя в самое сердце?
И он задрал на себе юбки, обнажив тело.
– У-у-у-у-у… – завыла аббатиса, пропадая за оградой.
Так-то вот однажды, неся в котомке Парни и Свифта, прошла по дорогам Франции странная женщина – упругой походкой кавалериста, широко размахивая руками. Загорелая, неунывающая. Из зелени садов сверкнули черепицы крыш, пахнуло ароматом глициний.
Вот и Тоннер, милый Тоннер! Отсюда увезли его мальчиком, и сейчас он вернулся… Как блудный сын. Но – кем вернулся?
И свершилось чудо: престарелый аббат Марсенэ, его учитель, был еще жив и встретил его возле церкви словами:
– Шарло, не я ли, скажи, частенько сек тебя по румяной, как яблочко, попочке? Уж кому-кому, а мне-то хорошо известно, что ты не был девочкой… Ах ты сорванец! Ты и здесь набедокурил не так, как все добрые мальчики. Поцелуй же меня, старика…
Давили виноград босоногие крестьяне. Забродило в подвалах молодое вино. А что еще надо драгунскому капитану, отставшему от своего полка? Подтверждая слова аббата Марсенэ, ходил де Еон – на потеху землякам! – бриться в сельскую цирюльню. Висела там над дверями красочная
– Мадемуазель, вам бы жениться, – говорил брадобрей Букэн, намыливая щеки «амфибии». – Любая пойдет за вас в Тоннере…
Иногда де Еон совал ему в руки табакерку с вензелем короля:
– Милый Букэн, подержите ее в закладе: опять нужны деньги…
А до чего же тихие вечера на родине, как сладко и утешно пахнет волшебным сеном. Хорошо спится в саду, на отлогих виноградных террасах. Вспоминая далекое детство, зарывался де Еон с головой в вороха листьев, слушал по вечерам рожок пастуха, засыпал под шлепанье водяной мельницы.
Только изредка прорывалось – во гневе:
– Что ты скажешь теперь, принц Конти?.. О, проклятая дохлятина Герши… И ты, подлец Бомарше!
Но протекли годы – самые спокойные в его жизни. Закончилась война с Англией, и де Еон начал собираться в дорогу.
– Пять лет, – сказал он сестрам, – мои сомнительные прелести видели только горох и капуста. У мира появились новые заботы, но пора напомнить королям, что я существую. Очень тихо жили они без меня – пора уже мне поскандалить с ними!
Лондонская газета отметила его появление заметкой. Причем журналисты что-то напутали, и читателям было сообщено, что в Англию прибыла вдова известного кавалера де Еона.
Это сразу же всех развеселило… Остряки тогда говорили:
– Наш де Еон превратился во вдову самого себя!..
С нищенским багажом налегке, без перчаток и без муфты, шлепая неновыми туфлями по слякоти, однажды пожилая женщина ударила молотком в дверь дома лорда Феррерса. Это был де Еон, который заявил наследнику:
– Ваш покойный брат, имя которого и титул вы, лорд Ферререс-второй, ныне носите, был моим близким другом…
– Не знаю, – отвечал Феррерс-второй.
– Но, – продолжал де Еон, – лорд Феррерс-первый, мой большой друг, остался мне немало должен, и вот в доказательство векселя… Пожалейте же эмигрантку на чужбине, которая не имеет за душой ничего, кроме доброй памяти о своем друге.
Лорд Феррерс-второй ответил, что не даст ни пенса:
– Если еще увижу тебя, то затравлю бульдогами…
Уходящего де Еона нагнал на улице молодой красивый юноша:
– Я сын лорда Феррерса… Мне стыдно за его жестокое обращение. Возьмите у меня вот эти деньги.
– Э! – отвечал де Еон, отмахнувшись. – Бог с вами, с Феррерсами! Я еще не вступил в великий капитул нищих рыцарей.
– Это не милостыня, – сказал Феррерс-младший. – Я даю вам эти деньги в долг… Вы вернете их мне!
– С чего верну? – горько усмехнулся де Еон.
– Я даю вам деньги для того, чтобы вы смогли начать судебный процесс против моего отца, который под старость слишком ожесточил свое сердце… Верьте, я не таков!