Пером и шпагой
Шрифт:
– Вы устали, господа? Хорошо. Более я не стану утруждать вас. Лейтен – ваш, а Лисса – за мной…
И он вышел к своим ветеранам, снял шляпу.
– Дети мои! – провозгласил исступленно. – Нет ли среди вас охотников прогуляться ночью до Лиссы?
Нет, охотников не было. Уже полегли, как побитые.
– Дети мои! – снова закричал король. – Вы напрасно отказываетесь. Эту прогулку вы проделаете вместе со мною…
Он вскочил на коня. Рядом с ним пристроился офицер.
– А ты кто таков? – пригляделся Фридрих в потемках.
– А я – тот самый… Все жду, когда вас убьют.
– Молодец!
Во главе маленького отряда Фридрих добрался до постоялого двора на дороге. Трактирщик вышел к ним с фонарем, осветил мрачных всадников.
– Ну-ка, проводи нас до Лиссы, – сказал король. – Хлопотная у тебя жизнь, приятель. Почти такая же, как у меня…
– Ах, сударь, – отвечал трактирщик, беря под уздцы лошадь Фридриха, – если бы не этот негодяй прусский король! Вчера он убил моего старшего сына под Лейтеном, а младший взял ружье и сейчас сидит в Лиссе… Как только женщина могла породить такого вампира, пожирающего наших младенцев!
– Свети лучше нам, – невозмутимо велел ему король, ни разу не перебив страшного рассказа. – Свети, мы тебе заплатим.
Кони ступили на мост. Во мраке уже вырос вал, обсаженный липами. Осторожно пруссаки въехали в Лиссу; впереди отряда выступал конь с королем. Из-под шляпы, надвинутой на глаза, Фридрих зорко взирал на уличную суетню; вспыхивали и гасли в окнах огни обывателей. Три солдата несли на спинах соломенные снопы, и король, свесясь из седла, схватил одного из них за шкирку:
– Куда несешь солому?
– Велено поджечь мост, как только подойдет Фридрих.
– Брось солому! Фридрих давно спит… Да и охота ли королю шляться по ночам в такой темени?
В одном месте их встретили стрельбой. Австрийцы из окон домов исхлестывали пруссаков пулями. Вокруг короля рушились из седел мертвецы, пуля разбила фонарь трактирщика. Четыре пули подряд попали в лошадь Фридриха, и она легла на живот, как подломленная. Король быстро перескочил на другого коня:
– Я знаю улицы в Лиссе… За мной!
Копыта застучали по твердой дороге, которая, стелясь, струилась серебряной полосой, как река. Впереди чернел остов древнего замка, качались цепи навесного моста. Фридрих оглянулся – за ним скакали только три гусара.
– На мост, ребята! – И кони проскочили через мост.
Во дворе замка спешились. В узких софитах здания разом забегали тени людей, замелькали свечи в руках лакеев. Фридрих толкнул массивные двери – вступил внутрь; он угодил прямо в штаб австрийской армии. Отступать было поздно (его уже узнали). Опираясь на трость, он шагнул вперед и приподнял шляпу.
– Bonsoir, messeieurs, – сказал король, входя, и повторил по-немецки: – Добрый вечер, господа! [15] О, какое приятное общество. А я так истосковался в дороге…
15
Именно под таким названием («Добрый вечер, господа!») этот момент Семилетней войны часто разрабатывался немецкими живописцами. Советскому читателю он хорошо
Остолбенело взирали на прусского короля генералы Марии Терезии, а Фридрих не спеша стянул перчатки и улыбнулся.
– Вы меня не ждали? – спросил, усаживаясь. – Конечно, нет. Простите, господа, я не помешал вам? Если помешал, то вы меня великодушно извините. Но, думаю, и королю найдется местечко у камина. Впрочем, не пора ли нам представиться? Меня вы знаете… А вот вы, сударь?
Раздался грузный шаг, и генерал отрапортовал:
– Ваше королевское величество, имею честь… Граф Курт фон Болен-Шафгаузен, генерал-унтер-лейтенант штаба принца Лотарингского и камер-юнкер двора императрицы австрийской!
– Весьма польщен, генерал… Как здоровье моей старой приятельницы – императрицы Марии-Терезии? Я тут ей написал однажды, а она не ответила. И вот теперь я озабочен: уж не больна ли?
Следом подходили другие, и скоро Фридриху представился весь штаб австрийской армии. Краем уха король слушал, как начинает грохотать в окрестностях битва, но не унывал, – генералы опытны, и на этот раз пусть справляются без него.
– Я бы не отказался от ужина, – нагло заявил король.
Австрийский штаб кинулся на кухни, но там было – хоть шаром покати. Однако хозяин замка оказался догадлив.
– Королям ни в чем не будет отказано в моем доме! – решил он, после чего разложил поаккуратнее все объедки на золоченом блюде. – Ваше величество, – сказал он, кланяясь Фридриху, – не взыщите за бедность ужина, но это все, что осталось.
– Замечательно, бесподобно! – восклицал король, принимаясь за еду. – Я сам виноват: никогда не надо опаздывать к ужину…
Покончив с едой, он по звукам битвы определил, что сражение подходит к концу, и, встав, обратился к генералам:
– Господа, благодарю вас. Мне было очень приятно познакомиться с вами… Теперь я вынужден сообщить вам одну неприятную новость: как ни странно, но вы уже давно находитесь у меня в плену. Прошу сложить шпаги вот на этот стол…
Лисса была взята. Заодно пруссакам досталась и вся австрийская артиллерия. Цесарские войска покорно, как лакеи, сложили к ногам Фридриха 53 знамени императрицы Марии Терезии.
– Этого мало! – огорчился король. – Я не нуждаюсь в лишней победе. Что мне она? Мне нужен полный разгром Австрии…
И он повел свою армию на Бреславль. Изнутри крепости всю ночь стучали топоры, а наутро явился старый лазутчик.
– Фриц, – сообщил он, подмигивая королю, – внутри Бреславля всю ночь сколачивали виселицы… Спал ты или слышал?
– Неужели они собираются меня повесить?
– Нет, Фриц; вешают там тех, кто заикнулся о сдаче.
– Правильно делают! Заикаться не надо…
Холод был так велик, что пруссаки разобрали на дрова всё что можно в округе Бреславля. Наконец осталась под осажденным городом только избушка, где ютился Фридрих. Одно удачное ядро решило судьбу Бреславля: это ядро угодило в пороховой магазин, и бастионы взлетели на воздух. Австрийцы срубили виселицы и сдались.