Perpetuum mobile (Гроза над Миром – 2)

Ли Венедикт

Издалека казалось, что за каждым сборщиком тянется дорожка густой, запекшейся крови. Скошенный урожай подберут другие, кто уже отбыл четыре-пять, реже – шесть дней. За этим сроком у человека не остается сил для сложной работы.

Мужчина справа от Лоры резко поднял голову, недоуменно вглядываясь в белесо-синее жаркое небо. Его смуглое лицо внезапно потемнело еще больше, он завалился набок. Лора выпрямилась, разминая спину, подошла, не сомневаясь, что он мертв. Им вчера объяснили, что положено делать. Подняла руку, кричать не пришлось, знак заметили. Двое мужчин

бросили работу; подошли медлительно, согласно покивали. Один забрал деревянные сандалии покойника. Вопросительно глянул на Лору, она отрицательно мотнула головой – ее обувь в порядке.

Переобувшись, мужчина выдернул из земли тонкий бамбуковый шест с подобием веревочной упряжи на обоих концах. Зацепили мертвеца и втроем потащили с поля. Спешить некуда, а тому, на земле… и подавно. Около рва не задерживались, там начало пахнуть, а машины с известью придут под вечер, если не завтра. Обратный путь растянули, как могли. Отдых…

Шест водрузили на новое место. Такие же палки торчали повсеместно, чтобы лишний раз по полю не бегать. А возвращаться и наверстывать упущенное не пришлось – их ряды обязаны убрать соседи. Так было и в этот раз. Лора обрадовалась – дополнительные секунды передышки.

Глотнула еще воды. Изредка налетающий ветерок создал ощущение прохлады – это уходила, испарялась влага из ее тела. Никто Лору не бранил, не попрекал бездельем. Когда она умрет, ее смерть подарит кому-то такие же драгоценные минуты ничегонеделанья. Когда ни о чем не печалишься, а просто живешь. Небо над головой, красный с желтыми соломенными прядями цветочный ковер под ногами… Он тянется далеко, до самого горизонта. Дотуда ей не дожить. Это – другим, кто придет после… Вздохнула и вернулась к работе.

Далекие удары гонга возвестили сиесту – время полуденного отдыха. Люди, кто мелкими группами, кто по одиночке, как Лора, побрели к навесам на краю поля; с каждым днем этот путь становился длиннее. Лора нашла свое место (запомнила номер, как приказано) и растянулась на деревянной лежанке. Вся постель – охапка сухой травы. Вокруг слышалось тяжелое дыхание таких же, как она, бедолаг. Теперь можно допить воду, станет легче.

Толстые бамбуковые столбы поддерживали пологую двускатную крышу. Стен у сооружения не было. Лора лежала навзничь, разглядывая переплетение жердей наверху. Вокруг раздавался храп. А Лоре мешал уснуть бьющий по глазам лучик света – солнце отражалось в висящем на тонком тросе куске рельса. Это их будильник и сигнал отбоя. Он до сих пор медленно раскачивался. Раз. Два. Раз… Сегодня ее второй день. Осталось… восемь? Раз… Два….

Очнулась с чувством голода и острой тревоги. Солнечный свет падал под другим углом – четыре часа незаметно вычтены из жизни. Охранник лениво стегал «гонг» железным прутком.

– Подъем, уроды! Вставайте!

Толкаясь у корыта с кормом, Лора ощущала повсеместные, не только в себе, отзвуки неясной тоски. Но голод оказался сильнее, и, насытившись, она успокоилась.

– На работу!

Толпа молча потекла привычной дорогой. «Странно… Мы почти не говорим. Ни друг с другом, ни с собой. Ну-ка,

скажи себе: «Не бойся, Лора!»

«Я не боюсь», – ответила себе мысленно, но вслух не смогла.

К вечеру умерли еще двое, но далеко от Лоры; провожать их не выпало. «Тридцать холмов» чернели вдали – покрывавшие их леса сожжены напалмом. На пепелищах партизанам не прятаться. Да и не было их. «Мы все – здесь. Сорок с чем-то тысяч. Все, кто остались».Лора поднесла к губам булькающий, мягкий мешочек – не забыла наполнить заново из крана там, под навесом. У кого с памятью плохо, тот мертв.

– Дай… – просипели рядом.

Лора без труда оттолкнула костлявую руку. Просящий хрипло закашлялся, на губах показалась пена. «Еще один».Чтобы привлечь внимание, в этот раз пришлось крикнуть. Лора при этом не особенно надрывалась. Не к спеху. В рубашке родилась, что ей в день дважды везет…

Надо рвом вилось едкое облако испарений – грузовик только что вывалил в него три тонны негашеной извести и разворачивался, готовый отъехать. Металлический кузов медленно опускался. Лора и двое молодых парней, прикрывая лица рукавами, подтащили труп, насколько могли. Толкая шестом, попытались сбросить вниз. Не получилось. Один из парней схватил тело за ноги, натужился, потянул. Застрявшее тело подалось неожиданно легко…

– Неудачно вышло… – сказал второй юноша, прислушиваясь.

Доносившееся снизу глухое мычание стихло.

Держась за руки, подошли ближе. Из глубины рва исходило тепло. Белые груды, раскисая, лопались пузырями, кипели, вступая в реакцию с влагой, содержавшейся в погребенных телах. Их товарища, упавшего в ров, не было видно. Поодаль из булькающей жижи торчала рука – голые, лишенные плоти кости. Лицо еще сохранилось, аскетически узкое, наполовину скрытое спутанными прядями черных волос.

– Пошли отсюда, – сказала Лора. – Воняет очень.

Натужно рычащий, стреляющий выхлопами грузовик, наконец, развернулся и поравнялся с ними. Лора собралась посторониться, но грузовик вильнул в ее сторону, будто собираясь раздавить. Из отворенной кабины протянулась смуглая рука, грубо сбила с головы Лоры шляпу-зонтик. Лора рванулась, ее ухватили за шиворот, она отчаянно брыкалась. Бесполезно: тонкая рубашка из шелка-паутинки, с длинными рукавами-колокольчиками, светло-желтая, но в темных пятнах грязи и пота, не хотела рваться. Лора вскинула руки, вцепившись в душащий ее воротник.

Сознание прояснилось, и она обнаружила, что сидит в кабине рядом с шофером, пожилым сержантом. Рукава темно-зеленой рубашки закатаны, открывая смуглые, поросшие седоватым волосом, руки. Он был из заурядных людей, про которые никогда не скажешь, встречал ты его раньше, или нет. Может, видела случайно, в первый день, когда всех согнали воедино и объяснили, что они должны быстро убрать урожай орхи. Непонятливых расстреляли. Не спеша, по очереди. Это делали такие же деловитые работнички, как этот…