Персики для месье кюре
Шрифт:
Но на реке такие вещи вполне разрешаются. Здесь никто не задает лишних вопросов. Дружба может возникнуть, даже если тебе просто одолжат полканистры бензина. На реке есть только настоящее; прошлое оставляют на берегу. Имена чаще всего заменены прозвищами, и документов никаких ни у кого не имеется. Криминальное досье, былые ошибки, разбитые семьи — все это в прошлом и теперь не считается. Жизнь в настоящем времени проста и необременительна…
Я снова посмотрела на Жозефину. Мне показалось, что она чем-то встревожена; цвета ее ауры были бледными и какими-то трепетными. Возможно, на нее так подействовала неожиданная встреча с Ру? И в душе моей вновь шевельнулось неприятное
Что же касается Ру…
Похоже, два дня, проведенные на реке, что-то пробудили в его душе. Трудно сказать, что именно, но в его глазах я заметила сияние, какого там не было уже очень давно; собственно, я уж и не помню, в какой момент это сияние погасло. Баржа, переделанная под плавучий дом и пристроенная на перманентную стоянку, — это совсем не то же самое, что легкое суденышко речного цыгана. В Париже речное сообщество совсем иное: там существуют правила, которым обязательно нужно следовать, и налоги, которые непременно нужно платить, А здесь, на Танн, Ру словно вновь обрел свободу. И в душе его произошла перемена, тем более разительная, что он сам еще понятия о ней не имеет.
— А где Инес и Дуа сейчас?
— Я отвезла их назад на машине, — сказала Жозефина, — как только Ру мне позвонил. Я думаю, они пошли домой.
— И ты не видела, куда именно?
Она покачала головой.
— Нет. А что, это важно?
Анук нетерпеливо ждала, когда я на нее посмотрю.
— Мам! Жан-Лу прислал мне эсэмэску!
Я обняла ее и поцеловала.
— Вот и хорошо. Я очень рада. Теперь он, конечно же, вскоре поправится.
— А у нас картошка есть! — без перехода сообщила Анук.
— Какая картошка?
Ру молча указал мне на костер, потом пояснил:
— Я прямо тут нашел, ее на берегу полно. Попробуй картошечку, Вианн. Очень вкусно.
Заостренной палочкой я вытащила из костра печеную картофелину. Шкурка обуглилась, но внутри картошка была действительно очень вкусна: мучнистая, сладкая, чуточку сыроватая. Остальные тоже не терялись, и картошка шла нарасхват; мы ели, устроившись на палубе, и Ру сидел в центре, а Жозефина и я рассказывали ему о Рейно, об Инес, об Алисе — обо всем, что случилось с тех пор, как мы трое приехали в Ланскне…
Надо сказать, рассказывали мы довольно долго, а когда наконец умолкли, Жозефина поспешила домой, чтобы посмотреть, как там Пилу. Мы с Ру остались на палубе одни. Розетт и Анук давно уже забрались в каюту и уснули.
Всходила луна; над Танн висело плотное облако мошкары. Ру подбросил в почти погасший костер горсть сухих стружек и трав; в воздухе мгновенно повис острый смешанный запах лимонного сорго, лаванды, шалфея, яблони и сосновой смолы; это был запах костров моего детства.
— Она все мне рассказала, — сказала я. — И о Пилу, и о том, как солгала Полю-Мари.
— Вот как? — По выражению его лица ничего прочесть было невозможно.
— Ты прости меня.
— За что?
Что я могла сказать? Прости, что решила, будто ты мне солгал? Что подумала, будто ты способен вести нечестную двойную игру, притворяясь, что вся твоя жизнь передо мной как на ладони?
Я пожала плечами.
— Теперь все это уже неважно. Я очень по тебе скучала, Ру. Мы все очень скучали.
Он взял меня за руку.
— Так почему было не вернуться домой? — И в глазах у него был тот же вопрос. — Господи, Вианн, ты же больше здесь не живешь, ты приехала сюда всего на несколько дней, чтобы передохнуть. И вот пожалуйста, ты снова занимаешься в Ланскне
— А ты считаешь, что мне не следует ни во что вмешиваться?
Он пожал плечами и промолчал.
— Но ведь это Арманда заставила меня сюда приехать. У нее, безусловно, была причина, чтобы написать мне оттуда. Она написала, что здесь кому-то нужна моя помощь…
Ру снова пожал плечами и сказал:
— Ну, такой человек всегда найдется.
— Что ты имеешь в виду?
Он посмотрел на меня. Глаза у него были зеленые, как стекло.
— Возможно, это как раз тебе нужен Ланскне, а не наоборот, — сказал он.
Он ошибался, конечно. Мне Ланскне нужен не был. Но слова Ру словно открыли во мне некую потайную дверцу, за которой таились неведомая страсть и тоска. Почему я все это делаю? — думала я. — Почему всегда откликаюсь на призыв этого ветра? Неужели я никогда не смогу освободиться от беспокойной потребности следовать за ним?
Нет, я не плачу. Я же никогда не плачу!
Мы уселись рядышком на палубе, и я отыскала у Ру на плече то местечко, где моей голове всегда было так удобно; мы долго сидели молча и слушали пение сверчков и лягушек в зарослях тростника. А потом, так и не сказав друг другу ни слова, отползли в тень деревьев и занялись любовью. В небесах сияла луна, и нас окружали запахи влажной земли и зелени, и ночь постепенно спускалась, все вокруг окутывая тьмой. Странно, как за несколько лет в Париже мы успели привыкнуть к маленьким повседневным условностям; я с удивлением вспомнила, что в последний раз мы занимались любовью под открытым небом именно здесь, в Ланскне.
Затем мы вернулись на судно, где все еще крепко спали Анук и Розетт. Ру притащил на палубу одеяла, и мы улеглись прямо на палубе, глядя на Млечный Путь, который проплывал над нами, точно вращающийся фейерверк «огненное колесо»…
Уснула я далеко не сразу. Вокруг стояла тихая ночь, даже лягушки примолкли, а Танн окутал белесый светящийся туман. Я встала, потом некоторое время посидела у костра, глядя в постепенно светлеющее небо. Ру всегда очень легко засыпает; возможно, по той же причине он никогда не помнит, сколько сейчас времени или какой сегодня день недели. В картах Таро ему больше всего подошел бы Шут, который, весело насвистывая, смотрит в небо, а не себе под ноги, хотя шнурки на ботинках у него развязаны; который словно не замечает никаких помех и препятствий; который всегда говорит правду, иногда даже не сознавая этого…
Но ведь сейчас-то Ру был не прав? Ведь мне никогда не был нужен Ланскне? Да, я, конечно, полюбила этот городок, но все же никогда не чувствовала себя здесь своей. Да это и невозможно — я же свободный дух! Я странствовала так далеко и видела так много, что совершенно не подхожу для жизни в крошечном селении вроде Ланскне-су-Танн. Как странно, до чего здешние узколобые жители сумели завладеть моим сердцем! Что, собственно, в этом Ланскне такого? Самая обыкновенная деревня, каких много на берегах Танн. Есть здесь места и гораздо красивей, например Пон-ле-Саул, а есть и такие, которые, как Нерак, могут похвастаться богатым историческим прошлым. Конечно, свое прошлое есть и у Ланскне, но оно есть и у Парижа, и у Нанта, и у сотен других городов, у сотен и сотен иных общин. И я ни одной из этих общин ничем не обязана. Если они позовут, я могу и не услышать. Так чем это место отличается от других? И по-прежнему ли я такой уж вольный дух? А может, я просто пушинка чертополоха, которая летит туда, куда понесет ее ветер?