Персики для месье кюре
Шрифт:
Мы бросились к мосту. Да, это действительно был плавучий дом, но не тот, на котором уплыла Инес Беншарки. Это было совсем маленькое речное суденышко, выкрашенное темно-зеленой краской; из кривоватой трубы, кашляя, вылетал дымок; на палубе виднелись горшки с цветами. И с моста было видно, что к берегу уже успели причалить еще два таких же суденышка — одно желтое и одно черное.
Розетт и Майя, разумеется, бросились на них смотреть.
Анук повернулась ко мне, снова просияв от радостного ожидания.
— Ты же понимаешь, мама, что это означает?
Это означало, что в Ланскне вновь вернулись речные крысы.
Речные
Глава первая
Пятница, 27 августа
Речные крысы. Целое нашествие. Они причаливали к берегу рядом со старой пристанью на своих узких деревянных речных суденышках — теперь таких уже не делают; некоторые были ярко покрашены, а некоторые, совсем невзрачные, напоминали пузатые цыганские фургоны с жестяными печурками и крышами из рифленого железа. К полудню на задах Маро выстроилась добрая дюжина таких судов. Из наших окон, выходивших на реку, их хорошо было видно, а когда наступил вечер, то надо всей Танн вспыхнули огни, послышались оживленные голоса — люди готовили ужин, приветствовали друг друга, в общем, вся эта маленькая плавучая община готовилась к ночлегу.
Анук была убеждена: это некий знак. Она, правда, не знала точно, что он предвещает, но для нее возвращение речных крыс всегда означало перемену ветра.
Что ж, Анук, возможно, ты и права. Ветер-то стих. И небо чистое. На бульваре Маро готовятся в семнадцатый день рамадана прервать пост и наконец по-ужинать. Река звезд над головой, фонари на бульваре, созвездия огней на суденышках, разбросанных вдоль берегов спящей Танн.
Сегодня мы наконец остались одни. Алиса вернулась домой, и у нас все стало по-прежнему. Вот только Розетт, которая обожает речные суда, все просила снова пойти к реке, чтобы на них посмотреть. Анук тоже хотела проверить свою электронную почту, хотя там, конечно же, ничего для нее нет.
Признаюсь, я была рада, когда девочки ушли. В последнее время было слишком много людей, слишком много дел, слишком много беспокойства, и мне казалось, что полчаса в одиночестве хоть немного вернут мне ощущение реальности. Я приготовила себе чашку горячего шоколада и вышла с ней в сад; воздух был все еще прохладен после затяжных дождей, и запахи сырой земли и лаванды еще только начинали пробуждаться вновь. Внизу, подо мной, виднелись огни на улицах Маро. Надо мной сияли звезды.
Я закрыла глаза. Медленно опускаясь на землю, меня окутывали звуки вечера: треск сверчков, звон церковного колокола, скрип старого дома, оседающего на отсыревшую землю, точно старая дама в кресло. Лента музыки — возможно, флейта — повисла над Маро. Восемь лет назад, когда сюда приплыли речные крысы, я как раз готовилась к своему первому празднику шоколада. Анук было всего шесть. Мы еще были не знакомы с Ру. И Арманда была еще жива. Сейчас, слушая эту далекую музыку, я почти могла поверить, что ничего не изменилось. Я почти могла поверить, что и сама я осталась той же.
Все возвращается, — сказала Арманда. — Река под конец все приносит назад. Ах, дорогая моя Арманда, если бы только река действительно могла все принести назад! Если б только ты была сейчас со мной! Сколько я могла бы рассказать тебе, сколько тайн, которые узнала, поведать…
Каждый кому-нибудь да исповедуется. Одна из самых привлекательных черт католической церкви — это, безусловно, тайна исповеди и обещание отпустить грехи. Рейно выслушивал исповеди в любой день без исключения. Теперь же, когда в церкви заправляет отец Анри, к исповеди приходят раз в неделю, да и то она обычно приурочена к какой-нибудь службе. Особенно сильно скучают по Рейно некоторые старики. Например, Генриетта Муассон и Шарль Леви, которые, вообще-то, друг с другом почти не разговаривают.
Шоколад давно остыл. Я вылила его в кусты. Ночь показалась мне какой-то слишком холодной, и я встала, собираясь вернуться в дом. И вдруг заметила что-то на дереве Арманды. Этот персик мы, должно быть, случайно пропустили, когда на прошлой неделе собирали последние плоды; на ветке висел один-единственный, идеально созревший персик, который каким-то чудом ни капли не пострадал ни от ветра, ни от дождя.
Я сорвала его; запах сперва был слабый, но потом персик согрелся у меня в ладонях и стал пахнуть летом. Я разломила его и откусила кусочек. Персики в конце лета часто бывают совершенно безвкусными, водянистыми, но этот был удивительно хорош, все еще сладок и лишь чуть-чуть отдавал мускусом из-за проливных дождей.
Арманда была права: просто позор — позволять таким прекрасным фруктам пропадать зря. И я подумала, что хорошо бы посадить эту персиковую косточку на могиле Арманды, ей бы, наверное, понравилось. Могила находится у самой кладбищенской стены, и там полно места, а летом ребятишки стали бы туда пробираться тайком и красть персики — на радость Арманде. Я точно знаю, она была бы довольна. И я спрятала косточку в карман. На той стороне, в Маро, все продолжали прибывать суденышки речных цыган, и от цветных фонарей, горевших на корме, по воде тянулись яркие извилистые следы. Интересно, почему их так много? И почему они прибыли именно сегодня? И нет ли среди них Инес?
Нет, вряд ли. Однако…
Я хорошо знаю, что такое странствующая община. Если кто-нибудь и может разнюхать, куда делась Инес, так это речные крысы. И след Рейно, кстати, они тоже сразу почуют, где бы он ни был; да и Рейно достаточно лишь представить себе, что речные крысы вновь заполонили Ланскне-су-Танн, и он сам вылезет оттуда, где сейчас прячется. Он, может, и переменился, и теперь это совсем не тот Рейно, который восемь лет назад пытался испортить мой праздник шоколада, однако его недоверие к аутсайдерам осталось прежним. Как только он услышит о прибытии речных крыс, то сразу вернется домой. Все всегда под конец возвращаются домой.
Я посмотрела на часы. Ого, уже десятый час! Розетт пора спать. Я знала, куда они с Анук ушли, — наверняка бродят по дощатому настилу на берегу, надеясь встретить старых друзей. Я решила пойти их поискать, в конце концов, мне туда всего минут десять ходьбы. И спустилась в Маро, где огням, горевшим вдоль бульвара, вторили огни плавучих домов на реке.
В том доме, где живет семейство Аль-Джерба, ставни были полуоткрыты, и я, проходя мимо, увидела, что они ужинают — смеются, оживленно о чем-то беседуют, а на подоконнике спит кот. Так, подумала я, у этого кота по крайней мере три дома! Оставь кошку в доме, и единственное, чего ей будет надо, это снова выйти наружу. Оставь ее снаружи, и она будет мяукать, пока ее снова не впустят в дом. Люди, в общем, примерно такие же. Ну что ж, желание Майи исполнилось. Вот если б и всего остального на свете было так же просто достигнуть.
А вот в доме Маджуби ставни были плотно закрыты, и никаких признаков жизни снаружи не ощущалось. Надеюсь, Алиса и ее родные все-таки сумели найти общий язык. И тут я заметила в конце бульвара тень минарета, словно перечеркнувшую тот переулок, где вход в спортзал Саида, и в этой тени — силуэт женщины с большой картонной коробкой в руках. Выбрав местечко потемнее, я на мгновение замерла, и женщина меня не заметила. Она явно спешила и в то же время вела себя очень осторожно, словно явилась тайком. Затем она открыла дверь зала и вошла внутрь…