Персона царских кровей
Шрифт:
– Для внутреннего употребления, говоришь? – Иваныч выразительно повел носом.
– Именно! А также для поправления здоровья, которое у меня сильно пошатнулось от тяжелых условий жизни и от непрерывных личных переживаний!
– Значит, это у тебя для личного употребления и от переживаний двести литров наварено?
– А если у меня такие потребности большие!
– Ладно, Антонина, оставим твои возросшие потребности до другого раза, – смилостивился участковый. – Не для того мы сюда явились. Вот человек из самого Пскова
– Никакой он мне не сожитель! – воскликнула Антонина с подозрительной горячностью. – Я его уже неделю не видала! Гельку про него спрашивайте, она ему жена, пускай она за него и отвечает, а моего тут никакого интереса не имеется!
– Не имеется, говоришь? – Участковый пристально уставился на Антонинину герань, точнее, на кашпо, в котором эта герань росла.
– Что – теперь, значит, и цветы разводить нельзя? – осведомилась Антонина несколько суетливо.
– Отчего же нельзя. – Участковый придвинулся к комоду. – Цветы разводить пока не запрещается, не было такого указания. А вот только посудина эта мне чтой-то подозрительна…
– Ничего не знаю, ничего не ведаю! – заверещала Антонина и попыталась втиснуться между Иванычем и геранью.
Однако и участковый, и сама хозяйка отличались дородной комплекцией, и места для них обоих было явно недостаточно.
Участковый тем временем приподнял кашпо и колупнул его снизу широким желтым ногтем.
– Поставь цветочки, ирод! – испуганно воскликнула Антонина. – Поломаешь!
– Ничего твоим цветочкам не сделается! – отрезал Иваныч и продемонстрировал присутствующим цветную этикетку, которую оторвал от дна злополучного сосуда.
– Ты, Антонина, знаешь, что это такое? – произнес он насмешливо.
– Чего ж тут не знать? – неуверенно отозвалась хозяйка. – Горшок цветочный… то есть не горшок, а кашпо…
– Именно, что горшок! – возразил участковый. – Только, Антонина, не цветочный, а ночной. Видишь, тут на наклейке этой написано: «Сосуд ночной гигиенический, производство Китай»…
– А хоть бы и ночной, – упорствовала Антонина. – Тебе-то что за дело? Тебя это нисколько не касается…
– А мне, Антонина, такое дело, что я этот самый ночной сосуд неоднократно видел в Васильковском сельпо. В том, где тетя Груня продавщицей работает. У нее этот сосуд не первый год на полке стоял, поскольку ни один человек в здравом уме такое не купит!..
– Вот ведь паразит! – в сердцах выпалила Антонина. – А мне сказал, что это кашпо цветочное! Подарок, говорит…
– Ну-ка, Тоня, давай с этого места поподробнее!
– Ничего не знаю, – пролепетала Антонина, однако уверенности в ее голосе поубавилось.
– Очень даже знаешь, Тоня! – Голос участкового, напротив, стал задушевным и ласковым. – Это самое сельпо как раз намедни ограбили, и пойдешь ты, Тоня, как самая что ни на есть соучастница. Тут уж и самогон твой припомнят, который для внутреннего употребления… Знаешь, сколько тебе светит?
– Да ни при чем я! – захныкала хозяйка. – Говорю же – знать не знала, что эта посудина ворованная… Игнашка, паразит, приволок…
– Значит, видела его совсем недавно? – дожимал ее участковый. – Говори подробно – когда, где, с кем, и главное – где этот самый Сапрыкин сейчас обретается! А то, честное слово, пойдешь у меня за соучастие в ограблении сельпо!
И перепуганная Антонина, сбиваясь и всхлипывая, рассказала, как ранним утром к ней завалился Игнат со своими дружками – Федькой Заикиным и Лехой Денежкиным.
– Выставляй, Антонина, самогон! – потребовал Игнат. – Нам надо дело удачное обмыть!
– Когда конкретно это было? – взволнованно осведомился капитан Белкин.
– Конкретно вам, конечно, не скажу, – с готовностью ответила Антонина. – А ежели хотите точно – так было это сегодня утром, в пять часов одну минуту.
– Откуда такая точность? – недоверчиво переспросил дотошный участковый.
– Известно откуда, – отозвалась хозяйка. – У меня же самогон со вчерашнего дня поставлен, а это, сами знаете, дело тонкое, там все по часам делать надо…
– Не знаю и знать не хочу! – быстро вставил участковый, покосившись на капитана Белкина.
– Короче, у меня на пять часов будильник был поставлен, чтобы, значит, сахару добавить. Ну, только я поднялась, за сахаром в буфет полезла – а тут как раз Игнат в окошко стучит… Вот и выходит – пять часов утра и одна минута…
Иван Петрович переглянулся с Николашей, взволнованно кашлянул и проговорил:
– Ну, и что же дальше было?
– Дальше-то? Дальше известно что: выставила я им своего самогона баночку…
– Какую банку-то? – деловито уточнил участковый.
– Известно какую, трехлитровую. Мы других не держим… К ней, само собой, закуску соответственную – капустку квашеную, огурчики маринованные, грибки соленые – у меня отдельно грузди посолены, отдельно рыжики… Ну, сальце, понятное дело… Тетка Анфиса прошлой зимой свинью заколола…
– Ты, Антонина, закусками не увлекайся, – остановил ее участковый. – Ты к делу переходи.
– К какому такому делу? – переспросила хозяйка. – Я про дело ничего не знаю!
– Ну, что они говорили да что за столом происходило…
Слово за слово, опытный участковый вытянул из Антонины, что дружки за самогоном хвастались, как ловко взломали Васильковское сельпо, как много вынесли оттуда ценного товара – сигарет, водки и прочих необходимых в быту вещей.
– А вот это, Тоня, тебе подарок! – гордо заявил Игнат, вынимая из мешка расписной сосуд. – Ваза для цветов иностранного производства! Пользуйся на здоровье!
– А я, дура, и поверила! – всхлипнула Антонина.