Персональное чудовище для принцессы
Шрифт:
– Мне жаль, – тихо сказал он. Я бросила взгляд в его сторону и передернула плечом.
– Уже ничего не поделаешь, – вздохнула я. Вспомнила, что вообще-то голая сижу, и сильнее обхватила ноги. – Можно мне прикрыться?
– Нет.
Мужчина встал, чем заставил меня вновь напрячься. Но я помнила о его обещании, потому смирно сидела, даже когда он обошел ванну и встал за моей спиной. Через секунду горячие пальцы зарылись мне в волосы. Прежде чем я успела запаниковать, почувствовала, как меня стали аккуратно причесывать. Замерла и боялась пошевелиться, не веря, что это действительно происходит.
– Было слишком самонадеянно рассчитывать, что такую длину можно распутать пальцами, – услышала я, пока гребень, что приятно царапал кожу головы, пропускали через мои волосы.
– Спасибо, – пораженно выдохнула я тихо, неуверенная, что меня услышат. Услышали.
– Пока не за что, – отрезал он. – Продолжай говорить. Что произошло, когда ты бежала из замка? Ты ведь из замка?
– Да, – кивнула я головой и пожалела, так как прядь волос была крепко зажата в руке мужчины и от моего движения кожа болезненно натянулась.
– Твоя подруга, что осталась во дворце, кто она?
– Мили прислуживала принцессе.
– А принцесса… Что с ней, тебе известно? – безразлично поинтересовался он, перебирая в пальцах мои локоны, которые в его руках казались на удивление послушными. Лично я со своей шевелюрой всегда имела кучу проблем, иной раз смотря на гребень со слезами на глазах.
– Думаю, с ней все хорошо. Насколько мне известно, ей тоже помогли бежать, – на удивление говорить о себе в третьем лице было куда легче, чем если бы я рассказывала от первого. А так создавалось впечатление, что и не со мной произошли все эти ужасы. Даже не удивилась, что мужчина и не подумал предположить, что я могу быть этой самой принцессой. Назвав служанку своей подругой, я на корню перечеркнула даже мысль о своем благородном происхождении. А все потому, что считается, будто благородные аристократки не могут дружить с прислугой априори. Глупость, конечно, несусветная, но на людях слухи приходилось поддерживать даже мне: традиции и все такое.
– Кто помог?
– Слуги. Мили в том числе, – послушно ответила я, чувствуя, что мои волосы стали заплетать в косу. Неожиданно это отдалось смущением во мне. Когда волосы были распущены, они создавали хоть и призрачное, но прикрытие моей наготы, а теперь только чуть мутная вода и скрывала мое тело…
– С этим более или менее понятно, – отозвались у меня за спиной, и мне на грудь была перекинута коса какого-то незнакомого, сложного плетения. После мой таинственный спаситель куда-то отошел, пока я завороженно разглядывала аккуратную косу, и быстро вернулся с простыней в руках. – Вылезай, – и протянул ткань мне. Я на нее посмотрела, но даже не подумала шевелиться. – Я отвернусь, – закатил он глаза.
Неуверенно и робко приняла простыню из его рук и дождалась, когда мужчина повернется ко мне спиной. Только после этого быстро встала и неловко завернулась в ткань. Прежде мне всегда помогала Мили или другие служанки. Как оказалось, это не так-то просто: выбраться из ванны самостоятельно, да еще и завернуться в длинный кусок простыни. Все так же не глядя на меня, мне протянули руку, которую я с секундным сомнением все же приняла и выбралась из воды, придерживая нижний край ткани, чтобы не замочить. На каменном полу ноги моментально стало подмораживать, но я и словом не обмолвилась о своем неудобстве.
– Благодарю. – Попыталась аккуратно убрать свою ладонь из цепких пальцев мужчины, но неожиданно он не отпустил. Вместо этого повернулся, хмуро посмотрел на мои босые ноги, нахмурился еще сильнее.
– Забыл, – с досадой в голосе заявил он, и в следующую секунду я оказалась у него на руках. Даже возражать не стала, помня, что это бесполезно, а ноги действительно неприятно мерзли на ледяном каменном покрытии.
Уверенной, широкой поступью красноволосый со мной на руках, держа, словно пушинку, прошел в знакомую комнату, где на постели я сразу заметила сверток. Меня усадили на кровать рядом с ним и небрежно кивнули:
– Все, что я смог найти.
Посмотрела на него с немым вопросом и мне великодушно разрешили взглянуть, что же он отыскал. Одной рукой придерживая простыню на груди, второй ловко разложила какое-то старомодное платье из дорогой ткани и туфельки без каблука. Тоже из ткани. И все. Ни нижнего белья, ни сорочки, на худой конец. Ничего. Только платье на голое тело и туфли, которые были мне явно велики.
– Спасибо, – улыбнулась я, заметив, что мужчина, словно невзначай, следит за моей реакцией. – Вы очень добры. И я даже не знаю, как вас благодарить за спасение и помощь, – вздохнула я, прикидывая, как ловчее выпросить у него ту рубашку, в которой была совсем недавно. За нижнюю сорочку сойдет. В моей ситуации привередничать не приходится.
– Я буду доволен уже тем, если ты не станешь распространяться о моей персоне, – лениво ответили мне, сложив руки за спиной. – Но, зная человеческую натуру, не сильно на это рассчитываю. В людское благородство я давно не верю.
– Почему? – удивилась я, чувствуя, что невольно стало обидно за свою расу. Мы, конечно, не святые, но хороших людей много!
– Вы лживые, жадные, лицемерные паразиты на теле нашего Мира, – процедил красноволосый с брезгливостью. – Все, чего вы касаетесь, долго не живет. Вы – опухоль этого Мира. Многочисленная и быстро разрастающаяся.
– Это неправда! – возмутилась я, совсем забыв, что повышать голос может быть чревато.
– Да неужели? – ехидно прищурился он. – Милая моя, знаешь ли ты, что с появлением вашей расы вымерло семьдесят процентов видов всех животных? И еще пятнадцать теперь скрывается в этом лесу. Знаешь ли ты, сколько рек и озер исчезли из-за деятельности вашего брата? Быть может, ты в курсе, что ваши племена вырезали не одно поселение коренных жителей, просто потому что вам показалось, что у соседей почва плодороднее? Я уже молчу о вырубленных лесах. Теперь о них стоит только вспоминать, – вздохнул он, не скрывая своего отношения к моей расе. – Вы не бережете то, что у вас есть. Вы завидуете тому, чего у вас нет. Вероломно врываетесь на чужие земли, нагло отнимаете и разрушаете то, что много лет было до вас. Вы мне омерзительны.
– Тогда зачем спасли? – с напряжением спросила. Я не стала спорить и защищаться, понимая, что это ничего не даст. Ту уверенность, с которой говорил мой спаситель, уже ничего не пошатнет. Меня волновало другое. – Легче было оставить паразита в моем лице на произвол Судьбы. Мир непременно стал бы лучше от моей смерти, не так ли? – не скрывая яда, усмехнулась.
– Возможно, – не стал он спорить, отчего у меня зубы скрипнули. – Вот только я не человек. У меня другие нормы морали, нежели у вас, людей.