Персонных дел мастер
Шрифт:
Витцум скользнул по ним невидящим взглядом, а Бётгер, напротив, задержался и подошел к своей племяннице.
— Вы хорошо делаете, Грета, что развлекаете бедняжку Лизхен!— промурлыкал алхимик, бросая самые нежные взгляды,— А вы, наверное, тот самый молодой художник, о котором мне говорил Бессер?
Никита учтиво поклонился и пригласил в ложу знаменитого звездочета и алхимика. Бётгер, поглядывая на Грету, приглашение охотно принял. И пока на сцене снова звучала музыка Люлли, а дамы упивались «Балетом цветов», в маленькой гостиной при ложе Лизхен рассказала Бётгеру, как играет фортуна с ней и братьями-новгородцами.
—
И впрямь Иоганн Бётгер, прощаясь после спектакля, пригласил Никиту бывать в его доме запросто, на дружеской ноге:
— За исключением тех вечеров, разумеется, когда моему дому воздает честь своим посещением сам король. О сроках же этих посещений вам передаст Лизхен.
«Вот сии сроки мне-то и надобны!» — вспомнил Никита поручение Сонцева.
Так две племянницы двух безобидных дядюшек решительно приблизили Тайное посольство к нежданной аудиенции у короля Августа.'
Парчовый полог постели с балдахином, на коем серебром были вышиты поучительные и смелые аллегории на тему «Любовь Авроры и Титана», распахнулся, и с кровати свесились крупные волосатые ноги. Вслед за тем перед собравшимися на королевское леве придворными предстал во весь свой могучий рост и сам обладатель ног — бывший король Речи Посполитой, а ныне лишь курфюрст Саксонии Август.
Дело в том, что при подписании Альтранштадтского мирного договора Карл XII хотя и лишил Августа Польши, но сохранил за ним для почета королевский титул, и теперь Август оказался в положении самом легкомысленном — король без королевства! Но король есть король, а посему неукоснительно соблюдался этикет, заведенный некогда по образцу прославленного версальского двора Людовика XIV.
— Король встал! — тонким петушиным голоском воскликнул первый камергер короля граф фон Витцум как бы в радостном изумлении.
Еще бы — за сие провозглашение граф дополнительно получал каждый месяц две тысячи талеров. Работка была нетрудная, так как, в отличие от своего французского собрата Людовика, король Август просыпался обычно не ранее полудня.
— Король встал!— рявкнули караульные гренадеры у дверей королевской опочивальни.
— Король встал!— подхватили возглас гвардейские караулы в гулких коридорах королевского замка, и весть о королевском пробуждении долетела в апартаменты министров, королевскую поварню, замковые службы. Начался обычный день короля Августа.
— Какие новости, Якоб?— Облачившись в широкий турецкий халат, Август мановением руки удалил толпу придворных, оставив лишь одного Витцума — первого таланта и сплетника саксонской столицы.
Привстав на цыпочки, словно в' менуэте, фон Витцум порхающей стрекозой подлетел к высокому окну с разноцветным венецианским стеклом и всплеснул руками:
— Наконец-то они здесь, ваше величество!
— Кто, шведы?— даже передернулся Август, представив, что шведская армия, стоящая у Альтранштадта, совершила ночной марш и вступила в Дрезден. От этого северного героя, шведского короля, всего можно было ожидать.
— Что вы, ваше величество! При чем тут шведы?! Пусть они и дальше чистят свои пушки! К нам прибыла опера, государь, итальянская опера! Та самая опера, которую ваш венценосный собрат Людовик, под печальным влиянием иезуитов и госпожи Ментенон, изгнал из Парижа, прибыла в Дрезден! Знали бы вы, сир, чего мне стоило добиться этого ангажемента! И потом, бедных артистов надобно было переправить через бушующие фронты войны. Но все позади, и они здесь!
— Вот это известие, Якоб! Дай я тебя обниму... — И король стиснул своего камергера в таких мощных объятиях, что тот сразу вспомнил, почему его повелителя называли Августом Сильным. Известен был случай, когда, похваляясь своей силой перед царем Петром, Август согнул подкову. Правда, Петр ее потом снова разогнул, но об этом при саксонском дворе не вспоминали.— Итак, опера, примадонны, балерины...— гудел Август. И вдруг загорелся:— А среди них есть хорошенькие?
Фон Витцум-многозначительно закатил глаза:
— О, сир!
— Ближе к делу, Якоб!— Август сдавил своей дланью плечо камергера. Тот поморщился и, привстав на цыпочки, доложил свистящим шепотом:
— Прелесть! Фатима! Турчаночка! Узкая ножка, высокая грудь, говорят, исполняла танец живота перед самим герцогом Орлеанским. Чудо, сир, чудо!— И, не удержавшись, фон Витцум поцеловал кончики собственных пальцев.
Но тут парчовый полог вдруг распахнулся, и оттуда, яко фурия в парижском пеньюаре, вылетела Анна Констанца Брокдорф, она же графиня Гойм по первому мужу, она же княгиня Козель (сей титул с большим трудом через немалые презенты Август выхлопотал у императора Священной Римской империи). Рослая, с изумрудными, блестящими от гнева глазами, с распущенными как бы в безумии по белоснежным плечам черными волосами, княгиня тотчас же доказала, что она прекрасно фехтует. С помощью одной туфли она одержала молниеносную победу над фон Витцумом, принудив его к постыдной ретираде, и обратилась затем против Августа с такой пылкостью, что король без королевства шумно рухнул перед ней на колени.
— С меня хватит, черт подери!—кричала княгиня, как базарная торговка.— Я по горло в дерьме от ваших куртуазных историй! Я посмешище среди женщин! Да пи одна порядочная женщина не ляжет в кровать с таким старым распутником, как вы!
Голос у княгини был резкий и хриплый, как подкопан труба, и скоро весь замок знал об очередной баталии в королевской опочивальне. Как всегда, последней узнала об этом жена Августа, тишайшая байретская принцесса.
— Что случилось? — оторвалась она от колыбели своего годовалого сына,— Чьи это крики?
Собравшиеся в детской фрейлины королевы смущенно молчали. Наконец самая старшая из них рискнула предположить, что это, очевидно, княгиня Козе ль читает утреннюю проповедь его величеству.
— Но каков тон! — рассмеялась королева.— Я бы никогда не осмелилась на подобную проповедь. Право, мое счастье, что моя соперница поистине достойная женщина.
А тем временем достойная женщина, победоносно размахивая туфлей перед носом поверженного Августа, визжала как дикая кошка:
— Вы ведете себя как султан в серале. Хуже! У того все пятьсот жен законные чистые женщины, а вы путаетесь со всеми судомойками Европы. Сколько их у вас было, я спрашиваю? Сколько? Впрочем, нет нужды в проверке, достаточно зайти в вашу галерею красавиц. Ведь с каждой вашей метрески вы изволили заказать портрет! Так сказать, для воспоминаний или чтобы не сбиться в счете!