Перст указующий
Шрифт:
И вот, подобно какому-нибудь простолюдину, я должен был стоять и ждать, когда Лоуэру будет благоугодно меня принять. Впрочем, Кросс все же учтиво позволил мне ожидать внутри, а не топтаться снаружи, пока палач не явился за своей собственностью.
Тут вниз спустился Лоуэр, утомленный и измученный на вид. Фартук и руки у него все еще были в крови от его трудов. При виде него внутри дома толпа снаружи чуть всколыхнулась.
– Вы готовы подчиниться распоряжению судьи? – спросил палач.
Лоуэр кивнул, но ухватил палача за рукав, когда тот приготовился подняться со своими подручными наверх.
– Я позволил себе распорядиться о ящике для тела, – сказал он. – Вынести ее такой,
Палач заверил его, что успел навидаться немало ужасностей и это его не тревожит.
– Я думал о толпе, – сказал Лоуэр, когда палач исчез наверху лестницы. Он начал подниматься следом, а я – следом за ним, благо останавливать меня было некому.
Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы палач передумал: он даже стал белее мела. Ибо Лоуэр не искал изящества, которым обычно отличались его вскрытия. Торопясь завладеть нужными ему органами, он четвертовал труп, зверски рассек его, отделил голову и распилил, дабы извлечь мозг, в спешке сорвав лицо, а затем побросал куски на промасленный холст, расстеленный у стола. Чудные, прекрасные глаза, которые так очаровали меня, когда я впервые ее увидел, были вырваны из глазниц, сухожилия и мышцы свисали с рук, будто растерзанные диким зверем. Кругом валялись окровавленные ножи и пилы и среди них – длинные пряди темных глянцевых волос, которые он откромсал, чтобы взяться за череп. Повсюду – кровь. Ее смрад наполнял комнату. В углу стояло ведро, в которое он ее опорожнил, а рядом – стеклянные банки, полные его трофеев. И запах был неописуемый. В другом углу лежал смятый, запачканный балахон.
– Боже ты мой! – воскликнул палач, с ужасом глядя на Лоуэра. – Надо бы взять это и показать толпе. И вы попали бы в костер вместе с ней. Да и по заслугам.
Лоуэр пожал плечами – утомленно и безразлично.
– Это ведь для общей пользы, – сказал он. – Не вижу нужды оправдываться перед тобой или кем-либо еще. Оправдываться надо бы тебе и этому невежде, мировому судье. А не мне. Будь у меня больше времени…
Я стоял в углу и чувствовал, как к моим глазам подступают слезы, так я был измучен и опечален, убедившись, что все мои упования разбиты вдребезги. Я не мог поверить, что человек, которого я называл моим другом, был способен обойтись со мной столь бессердечно, наконец показав мне ту сторону своей натуры, которую до тех пор столь успешно скрывал. К трупам, после того как душа отлетела, я отношусь без лишней чувствительности; я верю, что использовать их на благо науки и необходимо, и достойно. Однако делать это надо со смирением, почитая то, что было сотворено по образу и подобию Бога. А Лоуэр, в стремлении возвыситься, не постыдился пасть до уровня мясника.
– Ну? – сказал он, в первый раз взглянув на меня. – А вы что тут делаете?
– Мать умерла, – сказал я.
– Я огорчен это слышать.
– Как и следует, так как вина ваша. Где вы были вчера вечером? Почему не пришли?
– Это ничего не изменило бы.
– Нет изменило бы, – возразил я, – если бы ей добавили нового духа, чтобы ослабить дух дочери. Она умерла в тот миг, когда ее дитя повесили.
– Вздор. Чистейший, ненаучный, суеверный вздор, – сказал он, опешив от моей готовности обличить его за содеянное им. – Вот это я знаю твердо.
– Ничего подобного. Иного объяснения нет. Вы виноваты в ее смерти, и я не могу вас простить.
– Так не прощайте, – ответил он коротко. – Держитесь своего объяснения, считайте меня виноватым, если желаете. Но не докучайте мне сейчас.
– Я требую, чтобы вы объяснили ваши причины!
– Уходите, – сказал он. – Никаких объяснений никаких причин вы
Обмен колкостями между нами продолжался несколько дольше, но, по сути, то были последние слова, с какими он обратился ко мне. С тех пор я никаких вестей от него не получал, а потому и по сей день не понимаю, почему его дружелюбие обернулось злобой, а его великодушие – изощренной жестокостью. Был ли трофей столь велик? Обратил ли он на меня отвращение к собственным деяниям, чтобы даже себе не признаваться в своей вине? Но в одном я убедился очень скоро: то, что он не пришел помочь мне с миссис Бланди, случайностью не было. Он хотел, чтобы мой опыт потерпел неудачу, потому что тогда я не мог бы объявить об успешности открытого мною метода.
Теперь я безоговорочно уверен, что он заранее рассчитал, как поступить. Быть может, он уже тогда начал писать сообщение, которое год спустя появилось в «Трудах Королевского Общества». «Описание переливания крови» Ричарда Лоуэра – отчет о его опытах на собаках, которые он проводил вместе с Реном, а затем следовал отчет о переливании крови между двумя индивидуумами. Так благодарен он был Рену за помощь! Так искренен, когда указывал, скольким обязан Локку! Такой безупречный джентльмен!
Но ни словечка обо мне. И теперь я уверен, что Лоуэр уже тогда решил, что я не получу признания. Все, что раньше он говорил о том, как другие опережали его и стяжали лавры, об иностранцах и его отвращении к ним, – все, все мне вспомнилось, и я понял, что только подобный мне простодушный простак не насторожился бы с самого начала.
Однако я даже сейчас потрясен тем, как далеко он зашел в желании украсть мою славу! Ибо он заранее позаботился, чтобы я остался неуслышанным, возводя на меня всякие поклепы, рассказывая своим друзьям, что я шарлатан, вор и даже того хуже. И все поверили, будто ему еле-еле удалось помешать мне украсть его идею, а не наоборот, и лишь счастливый случай разоблачил мое двуличие.
Я покинул Оксфорд в тот же самый день, направившись в Лондон, и неделю спустя отплыл на английском торговом судне в Антверпен, где нашел другое, доставившее меня в Ливорно. В июне я был уже дома. С тех пор я ни разу не покидал мою родину и уже давно оставил философию ради занятий, более приличествующих благородному человеку, и даже в воспоминаниях мне больно возвращаться к тем темным печальным дням.
Однако перед отъездом я сделал еще кое-что. Лоуэра просить я не мог, а потому отправился к Вуду, который все еще не отказывался меня принимать. Он сказал, что останки Сары были сожжены еще днем, пока я укладывал свои сумки, и что наконец со всем этим покончено. У костра стояли только он да палач, а горел костер очень жарко. Ему было тяжко присутствовать при этом, но он считал, что должен отдать ей последний долг.
Я вручил ему фунт и попросил, чтобы он позаботился о похоронах миссис Бланди. Пусть ее не закопают в общей яме, как нищую.
Он согласился заняться этим вместо меня. Не знаю, сдержал ли он слово.
Часть 2
ВЕЛИКОЕ ДОВЕРИЕ
Идеи – Пещеры суть. Идеи Каждого человека, взятого в отдельности. Мы, каждый из нас, владеем нашей особой Пещерой, которая преломляет и искажает Свет Природы, благодаря различиям Впечатлений по мере того, как они складываются в Разуме, предубежденном или предрасположенном.