Перст указующий
Шрифт:
– Так, значит, дело осталось нерешенным? – сказал я. – Ему ведь не дали возможности опровергнуть обвинения надлежащим образом.
– У него была бы такая возможность, останься он в Англии, – ответил Мордаунт, нахмурясь, так как уловил недоверие в моем голосе. – Но документы, мне кажется, были неопровержимы. Несколько писем, зашифрованных способом, которым пользовался только он; записи о встречах с высокопоставленными людьми в правительстве, записи разговоров, содержавшие сведения, известные только ему. Расписки в получении денег…
– Нет! – чуть не закричал я. – Этому я не поверю! Вы говорите мне, вы смеете утверждать, будто мой отец продавал друзей за деньги?
– Я говорю вам о том, что есть, о том, что очевидно, – сурово сказал Мордаунт, и я понял, что преступил границы дозволенного. Теперь его расположение ко мне повисло на волоске, и я поспешил
– Значит, главные обвинения против него исходили от правительства? И вы им поверили?
– Не от правительства, а из правительственных документов. Шпионы были не только у Джона Турлоу.
– А вам не пришло в голову, что эти документы вам могли подбросить нарочно? Чтобы перстом обвинения указать на невинного и посеять раздор?
– Разумеется, пришло, – сказал он раздраженно, и я понял, что надоел ему. – Мы были очень осторожны. И если вы не верите мне, то побывайте у других людей, с которыми он был связан, и они честно вам скажут то, что знают.
– Я так и сделаю. Где мне искать этих людей?
Лорд Мордаунт одарил меня неодобрительным взглядом.
– Да, вам требуется помощь! В Лондоне, юноша. А вернее, в это время года в Танбридж-Уэлсе, где они интригуют ради теплых мест, как и все остальные.
– А можно мне снова побывать у вас?
– Нет. Более того, я не хочу, чтобы стало известно, что вы приходили сюда; это все еще очень щекотливое дело, о котором люди вспоминают с горечью. Я не желаю, чтобы стало известно, что я поспособствовал вам разбередить старые раны, о которых лучше забыть. Я говорил с вами сегодня только в память о том, каким мне казался ваш отец. И я хочу кое-чего взамен.
– Все, что в моих силах.
– Я верю, что ваш отец был повинен в гнуснейшем преступлении. Если вы найдете весомое доказательство, что я ошибаюсь, вы немедля сообщите мне о нем, и тогда я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам.
Я кивнул.
– А если вы согласитесь, что мои выводы были верны, то и об этом сообщите мне. И моя совесть успокоится. Меня тяготит мысль, что невинного человека могли обвинить несправедливо. Если вы убедитесь в его вине, тогда и я соглашусь с этим. Если же нет…
– Так что?
– Тогда хороший человек безвинно пострадал, виновный же остался безнаказанным. А это зло, которое должно быть исправлено.
Глава пятая
Путешествие в Танбридж-Уэлс заняло четыре дня, так как я не прошел через Лондон, а обогнул его. Но я не жалею ни о единой минуте, проведенной в пути, хотя и старался идти быстрее. Ночи все еще были теплыми, а безлюдье наполняло мне душу спокойствием, какого я прежде не знавал. Я много размышлял над тем, что услышал от Мордаунта, и понял, что продвинулся в моих поисках довольно далеко: теперь я знал, в чем обвиняли моего отца, и знал, откуда взялись эти обвинения. Поддельные документы, изготовленные подручными Турлоу. И мне предстояло отыскать их. Более того: теперь я знал, что действительно существовал предатель, занимавший видное положение, много знавший. Если им не был мой отец, то искать его следовало среди горстки людей – лишь несколько доверенных лиц могли бы с такой полнотой предать восстание 1659 года. Его лицо я видел у старухи Бланди в миске с водой, теперь мне предстояло узнать его имя. Мне было известно, как все было подстроено и почему; если удача мне улыбнется, я узнаю и кем.
Мне могли бы найтись спутники, так как по дороге шло много людей, но я пресекал все попытки заговорить со мной, ночевал в лесах, завернувшись в одеяло, и покупал необходимую еду в деревнях и городках, через которые проходил. Эта потребность в одиночестве исчезла, только когда я приблизился окраине самого Танбридж-Уэлса и увидел вереницы карет, колясок, а также фургонов, везущих плоды земные для нужд придворных, все возрастающее число бродячих торговцев, музыкантов и слуг, направляющихся туда в надежде заработать горсть монет продажей того, что они могли предложить. Впрочем, последние два дня я против воли сам обзавелся спутницей: юная шлюха по имени Китти навязалась мне, обещая свои услуги в обмен на покровительство. Шла она из Лондона, а накануне на нее напали, и она не хотела повторения. В тот первый раз ей повезло: она отделалась лишь парой синяков, но сильно перепугалась. Если бы ей выбили зуб или сломали нос, это сильно уменьшило бы ее заработки, а ничего другого она не умела.
Я согласился стать ее защитником, потому что в этой твари было странное обаяние.
Должен сказать, что я не вкусил от того, что она предложила мне ночью накануне нашего прибытия в Танбридж-Уэлс, опасение получить французскую болезнь и неотвязные мысли о том, чем мне предстояло заняться на следующий день, подавили плотские вожделения, однако мы поели, поговорили, а потом уснули под одним одеялом, и хотя она поддразнивала меня, думается, ее это нисколько не огорчило. Завидев город, мы расстались по-дружески, и я переждал там из страха, как бы меня не увидели рядом с ней.
Подобно моему отцу я всегда чуждался королевских дворов и придворных обычаев, да; я всегда тщательно избегал пятна развращенности, которое накладывает соприкосновение с ними. Хотя я отнюдь не пуританин, существуют законы порядочности, которые надлежит соблюдать истинному джентльмену, а двор в те дни быстро отказался даже от внешнего уважения к тем подлинным добродетелям, которые делают страну достойной того, чтобы жить в ней. Танбридж-Уэлс возмущал меня свыше всякой меры. Я был готов к тому (ибо к этому времени уже ходило множество слухов), что придворные дамы появляются на людях без масок и даже щеголяют в париках, надушенные и накрашенные; но я пришел в ужас, обнаружив, что точно так же поступают конногвардейцы!
Впрочем, все это меня мало касалось; я ведь явился туда не блистать, не драться на дуэлях, не ранить острыми как бритва шутками, не добиваться для себя теплого местечка. Да у меня и средств для этого не было. Чтобы получить место, приносящее 50 фунтов годового дохода, один мой друг должен был израсходовать на взятки почти 720 фунтов, занятых под проценты, в результате чего ему приходилось обирать правительство более чем на 200 фунтов в год, чтобы жить подобающим образом и выплачивать долги. Моих средств вряд ли достало бы, чтобы купить даже место крысолова его величества, не говоря уж о месте, достойном моего положения в обществе. А так как я был сыном своего отца, никакие деньги в мире не обеспечили бы мне даже этой низкой должности.
Остановиться в городе по прибытии туда я не мог из-за дороговизны. Тамошние обыватели знали, что процветать их городку недолго, что вскоре двор обратит свое капризное внимание на какой-нибудь другой. Это безобразное селеньице привлекало только своими водами, которые были a la mode [26] в этом году. Туда съехались все фаты и дураки, разглагольствуя о том, насколько лучше они себя чувствуют, хлебая эту жижу отвратительного вкуса, а на самом деле стараясь втереться к влиятельным людям. Вокруг них, точно мухи, роились торговцы, норовя высосать из их кошельков все имеющиеся там деньги. Уж не знаю, кто из них был хуже: меня тошнило и от тех, и от других. Цены запрашивались возмутительные, и тем не менее все комнаты без проволочек сняли придворные, готовые щедро платить, лишь бы находиться вблизи его величества, многие даже жили в шатрах, поставленных на городском выгоне. За мое краткое пребывание там я ни разу даже издали не видел короля. Я слишком стыдился своего костюма, чтобы побывать на утреннем приеме, и слишком опасался навлечь на себя оскорбления, стань мое имя известным. Мне предстояло исполнить мой сыновний долг, и я не хотел, чтобы мою жизнь оборвала шпага какого-нибудь бретера. Если оскорбление будет нанесено прилюдно, мне останется только потребовать сатисфакции, а у меня достало ума понять, что из поединка победителем я вряд ли выйду.
26
Модными (фр. ).