Перстень Иуды
Шрифт:
– Может, оттого, что ругань мало похожа на правду, а смешные ужимки мало похожи на справедливость? – усмехнулся Фома. – Но никто не отрицает, что ты спас Учителя своими ужасными гримасами!
– Не я его спас, это не мои гримасы! Вероятно, его спас Сатана, который научил меня кривляться, корчить рожи и изворачиваться перед разъяренной толпой! – Иегуда тыльной стороной ладони вытер выступившую на губах пену.
«Серебряный шекель» вдруг скрылся за невесть откуда взявшейся тучкой и вмиг перестал греть. Тут же налетел резкий порывистый ветер, закрутивший и взметнувший вверх кучи рыночного мусора.
Они
Иегуда немного успокоился.
– Надо выбрать самого свежего агнца…
– Лучше купи голубей или гуся, – предложил Петр. – Мы давно не ели птицу.
Иегуда покачал головой.
– Нет. Учитель обмолвился, что алчет ягнятины. И еще я куплю ему лучшего самарийского вина! А вы пейте финикийское, оно дешевле…
Петр и Фома переглянулись.
– Ты очень стараешься понравиться Учителю!
Иегуда хотел что-то ответить, но не успел.
– Простите, пытливые странники, – раздался сзади густой баритон. – Вы ведь из свиты Царя Иудейского? Могу ли я присоединиться к вашей высокоученой беседе?
Все трое обернулись. Перед ними стоял чужестранец с темным худым лицом, крючковатым носом и бездонными черными глазами. Он был одет ярко и необычно. Облегающий, с золотой нитью черный камзол, красная, с выгнутыми полями шляпа с петушиным пером, невиданные тяжелые башмаки с пряжками и обрубленными носами. На боку висел диковинный меч – узкий, длинный, ножны с позолотой, причудливо изогнутый эфес, витая рукоять… На руках длинные, с отворотами перчатки из телячьей кожи тончайшей выделки, прямо поверх перчаток надеты перстни с огромными сверкающими камнями. Такую одежду и оружие не знали ни в Самарии, ни в Иудее.
Странствующий лицедей? Но у бедных актеров нет столь дорогих вещей!
– Наш Учитель не имеет свиты, – ответил за всех Фома. – И он не любит, когда его так называют. Мы верные ученики своего Учителя, только и всего.
Чужестранец кивнул и учтиво поклонился.
– Позвольте пригласить вас в ближайшую корчму и славно пообедать за приятным и познавательным разговором.
Троица переглянулась.
– Что такое корчма? – спросил Фома.
Незнакомец указал рукой в тонкой перчатке на лавку мясника, в которой жарили мясо.
Петр посмотрел на Фому, Фома на Петра. Оба синхронно покачали головами.
– У нас сейчас диспут с фарисеями, – Петр всегда говорит твердо и громко, поэтому его никогда не пытаются переубедить. – Мы не можем опаздывать!
Не взглянув на Иуду, оба повернулись и пошли своей дорогой. А тот расценил это как жест пренебрежения и обиделся в очередной раз.
– Товарищи презирают меня, – в сердцах пожаловался он чужестранцу. – Потому что Учитель подает им пример. А ведь вначале он хорошо принял меня и даже отметил своим доверием…
Они протискивались сквозь кричащую ораву зевак, окруживших место петушиных боев. Крупные птицы с прикрепленными к лапам лезвиями остервенело наскакивали друг на друга, их яркие, отливающие металлическим блеском перья были покрыты кровью, словно доспехи гладиаторов. Вокруг бесновались возбужденные зрители. Чужестранец выставил вперед руку в перчатке, и она, словно форштевень галеры, разрезала толпу, открывая проход. Иегуда как завороженный смотрел на сверкающий камень, который переливался всеми цветами радуги. Наверное, бриллиант… У него никогда не будет такого…
Подойдя к окруженной аппетитными запахами лавке, они сели за один из стоящих рядом столов.
– Почему же так изменился твой Учитель, о любезный Иуда? – с искренним интересом продолжил прерванный разговор чужестранец.
– Не знаю, – тот пожал худыми плечами. – Но знаю, после чего это произошло. Однажды мы приблизились к Аохе, о которой я слышал только дурное, и, опасаясь беды, попросил не заходить туда, но меня не послушали. Вопреки опасениям жители встретили нас довольно радушно, и все товарищи корили меня наговором. Но после того, как мы ушли, Фома вернулся. И оказалось, что одна старуха обвинила Учителя в краже козленка! И хотя козленок нашелся, жители Аохи все же решили, что Иисус обманщик или даже вор. Истинно говорю: с этого дня изменилось отношение Учителя! Когда он беседует с учениками, то на меня не смотрит, но все слова как будто направлены против Иегуды. В своем пренебрежении даже мое имя они произносят неправильно!
Чужестранец внимательно смотрел на его рот и жадно впитывал вылетающие из тонких губ слова.
– Если всем Христос представляется благоухающей розой, то мне остаются только острые шипы, – закончил свое печальное повествование Иегуда.
– О-о-о, – сочувственно наклонил голову незнакомец, и перо на его шляпе многозначительно качнулось.
Уши у него были нечеловеческие: грубые и волосатые, как у зверя. Наверняка и остроконечные, только сейчас концы заправлены под шляпу.
– Мне такое известно. Мир полон несправедливостей, и всегда они направлены против наиболее порядочных и честных личностей!
– Да, вы правы, – согласился Иегуда, удивляясь, насколько быстро и точно разобрался в ситуации чужестранец. – Люди в большинстве своем глупы и завистливы…
Наконец подошел мясник, и незнакомец заказал жареных цыплят, свежие овощи, соленые оливки и лаваш. Вина в лавке не подавали.
Помощник мясника – молодой парнишка в довольно чистом белом фартуке, ловко насадил пару цыплят на вертел и, ладонью проверив жар, установил над угольями.
– Все дело в том, что ты оказался прозорливее своего Учителя, – продолжая прерванную мысль, произнес чужестранец. – Даже талантливым и сильным людям свойственны низменные чувства: ревность, зависть… Он просто опасается тебя и задвигает подальше…
Иегуда замотал головой, как своенравный конь, которому неожиданно надели узду.
– Нет, нет, я не могу сравниться с Учителем! И никто другой не сможет с ним сравниться! Он наделен высшей силой, он совершает чудеса! Однажды он сотворил вино из воды. И это было чудесное вино!
– Я вижу, что ты почтительный ученик, благородный Иуда! – чуть улыбнулся чужестранец. – Но ведь это очень просто. Сотворить вино может каждый. Я имею в виду – почти каждый, достигший определенной степени мастерства. Лично я делал это неоднократно на разных витках истории… Рислинг, токайское, шампанское… Да, впрочем, к чему пустые слова!