Перстень Люцифера
Шрифт:
— Я полностью трезв.
— Ну-ну, не надо преувеличивать,— сказал Ланге.— Но мне все-таки хочется вам верить. У всех русских людей вера всегда превалировала над разумом. А я, как вы знаете, сугубо русский человек, хотя, видимо, и с примесью татарской крови, что вы, как я слышал, не одобряете...
— Не стоит все принимать слишком всерьез,— сказал Петров-Скорин.
— А я и не принимаю,— успокоил его Ланге. Он зевнул и спросил: — Николай Викентьевич беседовал с вами перед отъездом?
— Так точно.
— Меня интересуют в данном случае не вообще разговоры, а то, что имеет непосредственное отношение к делу.
— Я понимаю.
— Вы осознаете ту ответственность, которая на вас возлагается?
—
— И вы полностью уверены в своих силах?
— Да.
— Николай Викентьевич объяснил, что потребуется от вас в Москве?
— Так точно, но только в общих чертах.
— А зачем вам знать сейчас частности? Они только сбивают с толку. В деталях все, что от вас потребуется, вы узнаете на месте. На сколько вы оформили свой отпуск по семейным обстоятельствам?
— На два месяца. Но если нужно...
— Два месяца — срок немалый.
— Когда я должен выехать?
— Завтра.
Подполковник не мог скрыть своего удивления. Этот человек с темными азиатскими глазами беспрерывно его поражал своими совершенно непредсказуемыми решениями. Ведь еще накануне из разговора с Ланге можно было понять, что отъезд Петрова-Скорина предполагается не раньше, чем через неделю. И вот на тебе! Нет, это никак не устраивало подполковника. Что за идиотская срочность!
— Боюсь, что завтра я не смогу,— сказал он.— Мне в Киеве надо утрясти кое-какие дела. Как вы посмотрите на то, что я уеду дня через два-три?
Ланге пожал плечами.
— Боюсь, что вы меня неправильно поняли. Я вас не спрашиваю, когда вам удобней ехать. Я вам говорю, когда вы выедете. Теперь вы меня поняли?
— Так точно.
— Вот и прекрасно.
— Но ведь вы не успеете с документами.
Ланге усмехнулся.
— Не волнуйтесь, мой друг. Я о вас уже позаботился. Все документы оформлены еще утром. Обер-лейтенант Штуббер привезет их вам на квартиру сегодня к десяти часам вечера. Поэтому попрошу вас до его появления никуда не уходить. Надеюсь, я не нарушил ваших планов?
— Я договорился встретиться в бильярдной с ротмистром Спириденко, но...
— Весьма сожалею, что огорчил вас и ротмистра. Передайте ему мои искренние сожаления. Но Штуббер вас надолго не задержит, только вручит деньги и документы. Будем надеяться, что вы еще застанете ротмистра. Теперь о деньгах. На территории Совдепии принимают все деньги, кроме, понятно, гетманских карбонавцев, но их и в Киеве не очень-то любят. Штуббер вручит вам десять тысяч в думских и пять тысяч керенок. Не много, но и не мало. До Москвы доберетесь, а там о вас позаботятся.
— Меня интересуют не столько деньги, сколько документы,— сказал Петров-Скорин.— Мне бы совсем не хотелось вызывать подозрение у господ чекистов. Я могу рассчитывать на надежность полученных от Штуббера бумаг?
— Не доверяете немцам? — улыбнулся Ланге.— Думаете, если они подменили в России царскую династию, подсунув православным вместо Романовых Голштейн-Готторпских, то от них и другие мелкие пакости можно ожидать? Не беспокойтесь, Штуббер в полной зависимости от меня, а я больше заинтересован в вашей безопасности, чем вы сами. Во-первых, я успел вас полюбить за ваш кроткий нрав и воздержанность в употреблении горячительных напитков. А во-вторых... вы мне просто нужны. Ваш арест мог бы весьма повредить делу. Я уж не говорю о том, какую утрату понесет белое движение. Так что вы получите самые безукоризненные документы, какие только могут быть, никакой липы. Всё — натурель. Сомневаюсь, что столь безукоризненными документами располагает сам Феликс Эдмундович Дзержинский. В общем, если у вас появится фантазия поболтать о погоде или о видах на урожай с Ульяновым-Лениным, смело отправляйтесь в Кремль — с такими документами вас пропустят...
— Я не очень стремлюсь заводить новые знакомства,— сказал Петров-Скорин, и Ланге засмеялся.
— Вот теперь я наконец убедился, что вы действительно трезвы. Учтите, кстати, что не только я люблю трезвых людей — большевики тоже. Они по натуре ближе к спартанцам, чем к афинянам...
Одутловатое лицо Петрова-Скорина выражало подобострастное внимание и покорную собачью преданность. Похоже, что в Москве он пить не будет. Но все-таки Ланге предпочел бы иметь в качестве своего эмиссара другого человека, не только полностью равнодушного к алкоголю, что важно само по себе, но и более осмотрительного, гибкого, с цепким умом и необходимым в таких ситуациях обаянием. Когда-то Алистер Краули, который сам мало был приспособлен для избранной им деятельности, говорил ему, что тайный агент и проститутка, если хотят богатых клиентов, обязательно должны иметь шарм. Но, как это ни печально, шарм дается только природой, а выбора у Ковильяна-Корзухина не было. Конечно, Петров-Скорин отнюдь не идеальный вариант, в жизни вообще мало идеальных вариантов. Но что поделаешь? Оставалось лишь надеяться, что госпожа Усатова, которая успела пройти неплохую школу не только по линии плотских утех, сможет использовать этого подполковника с максимальной пользой для дела. Давить людей и стрелять в них он, безусловно, умеет, а это в Москве может пригодиться, хотя Ковильян-Корзухин и предпочел бы обойтись без шумовых эффектов.
— До пограничного пункта,— сказал он,— вас доставит тот же Штуббер. Он же организует посадку в поезд. Вы, видимо, поедете вместе с сотрудниками миссии Красного Креста. А дальше... Дальше вы сможете рассчитывать лишь на покровительство всевышнего. Надеюсь, что у вас с ним приятельские отношения. Я не ошибаюсь?
Петров-Скорин поморщился.
— Не богохульствуйте, Ланге.
Ковильян-Корзухин был приятно удивлен.
— Никогда бы не подумал, что вы верующий. Очень рад этому. Всегда предпочитал людей, у которых есть хоть что-то святое.
— По какому адресу и к кому я должен явиться в Москве?
Ковильян-Корзухин засмеялся.
— Похоже, подполковник, что в нашем деле вы совершеннейший младенец. Никаких адресов и никаких фамилий, мой друг. Вы в Москве бывали и знаете, где находится Сухаревская башня. Вот и погуляйте возле нее с десяти до половины одиннадцатого утра, наклеив кусочек пластыря под правый глаз. К вам подойдет молодой человек и скажет: «Небось из Ельца? Фартовый город. Не зря говорят: «Елец — всем ворам отец». Ответьте: «Кому отец, а кому — отчим». Этот человек и сведет вас с кем требуется. Если же к вам два дня подряд возле Сухаревской башни никто не подойдет, то в такое же время будьте у главного входа в магазин «Мюр и Мерилиз». Увидев там женщину в сером платке, торгующую пирожками, спросите ее: «Не из человечинки, часом?» — «А ты попробуй».— «Боязно. Одна попробовала— семерых родила!» Понятно?
— Так точно.
— И еще. Все свое офицерское обмундирование оставите, разумеется, здесь. Одежда штатская. Ничего броского, запоминающегося. Мещанин среднего достатка. А теперь разрешите откланяться. Желаю вам успехов.
Обер-лейтенант Штуббер, как и обещал господин Ланге, пришел к десяти вечера. Передал Петрову-Скорину деньги, документы, договорился о встрече на завтра. Визит немца занял не больше десяти минут. Штуббер не любил зря тратить время.
Как только за обер-лейтенантом закрылась дверь, Петров-Скорин сел к письменному столу и мелкими, почти микроскопическими буквами написал на узкой полоске бумаги какую-то записку. Скатал ее в маленькую трубочку и аккуратно вставил получившийся у него бумажный стерженек в просверленное в зажигалке отверстие. Затем надел шинель и вышел на улицу.