Перстень Парацельса
Шрифт:
– Красивое колечко, – заметил Меркель, кивая на перстень с крупным синим камнем, который Бранделиус с недавних пор был вынужден носить постоянно. – Раньше не видел.
– Разбирал вещи и нашёл, – коротко ответил москвич.
– Оно вам не идёт.
– Прадедушка завещал не снимать.
Бранделиус надеялся, что после такого достаточно грубого ответа белорус сообразит, что пора заткнуться, но… Но Авдотий был гораздо умнее, чем считал гость, он понял, что москвич не хочет говорить о перстне, и продолжал изображать дурака.
– Продавать не собираетесь?
– А у тебя здесь ломбард?
– В том числе. Времена сейчас тяжёлые – кризис…
– Заткнись.
– То есть не продаёте?
Вместо ответа Антон Арнольдович демонстративно вернулся к коробке, шёпотом произнёс: «Три… пять… пятнадцать… Вроде всё на месте…» – закрыл крышку и выдал шаману заранее заготовленный конверт с наличными.
– С тобой приятно иметь дело.
– С вами тоже, – не стал скрывать повеселевший шаман. – Только вот муха показалась мне абсолютно излишней.
– У тебя диптерофобия?
– Что это вы такое говорите? – растерялся Авдотий. – Не нравятся мне ваши подозрения, Антон Арнольдович, не по-людски это.
– Диптерофобия – это боязнь мух, – высокомерно объяснил москвич.
– С детства.
– Излечить?
– Я к ней привык.
– Как скажешь… – Бранделиус медленно провёл рукой по коробке, однако снимать её со стола пока не стал, вновь посмотрел на шамана: – В последнее время у меня появилось странное чувство, будто сюда кто-то приехал…
Заявление вызвало очевидную реакцию:
– Наша Уфа, Антон Арнольдович, довольно большой город и не такая уж провинция, как вам из Тайного Города кажется. Сюда постоянно кто-то приезжает. – Меркель выдержал короткую паузу, размышляя, и добавил: – И уезжает.
– Не юродствуй, – попросил Бранделиус.
– А вы говорите понятнее.
– Ты тупой?
– Обойдёмся без оскорблений. – Авдотий зевнул. – Если вам нужна помощь, разумеется.
– Услуга, – уточнил москвич.
– Какая?
Больше колебаний не было: Бранделиус заранее решил, что обратится к шаману, и теперь, заведя разговор, изложил ситуацию предельно ясно.
– Я заложил в городе несколько «ленивых глаз», так, на всякий случай…
Эти артефакты – малюсенькие следящие устройства – разбрасывали по территории и оставляли в «спящем» режиме, который сменялся «рабочим» при выполнении заранее введённого условия.
– Мои «глаза» настроены на нелюдей, – добавил Бранделиус. – До сих пор они «спали», не прислали ни одного сигнала, но вчера один из них сработал.
– К нам иногда наезжают шасы… – припомнил Меркель. – Ну, и другие тоже бывают.
– Они приходят к тебе?
– Не все.
– Я хочу знать о каждом новом нелюде, который явится в Уфу, – твёрдо произнёс Антон Арнольдович. – Для меня это важно.
– А для меня это может быть опасным, – усмехнулся шаман. – Он придёт ко мне, я расскажу тебе, ты его убьёшь, а потом Великие Дома сделают из меня…
– За каждый донос плачу тысячу, – оборвал белоруса москвич.
– Пять.
В итоге сошлись на трёх, после чего Бранделиус забрал коробку и покинул гостеприимный офис.
«Кем я буду?»
Каждый из них задавался этим вопросом, и Марат не стал исключением. Но для него узнать ответ было куда важнее, чем для остальных. Ответ для него имел гораздо больший, можно даже сказать сакральный, смысл, поскольку музыкант хотел быть только тем, кого он себе выбрал, кого представил.
Кем себя видел.
Миры увлекали его. Возможность прикоснуться к ним, а там, глядишь, и возможность отправиться далеко-далеко сводила с ума, и Марат не хотел отказываться от той способности, которую заранее успел полюбить.
Возвращаясь домой, он переживал нечто большее, чем азарт, – его распирало предчувствие огромности событий, и музыкант понял, что готов броситься в них, как в омут, а дальше – будь что будет. Он чувствовал, что прямо-таки пылает изнутри. Трогал ладонью щёки и не мог понять, поднялась ли у него температура или нет. Но и без того сознавал, что горит – не телесно, так душевно, от близости перемен.
От ощущения, что становится другим.
На следующий день его дар усилился. Марат это чувствовал: коридоры реальности призрачно змеились рядом, обдувая его ветром далёких миров… словно нечто сокровенное из замочной скважины. Словно шум моря из ракушки… Ещё немного, и грань, отделяющая ближний мир от миров дальних, будет пройдена. Но прежде надо сработать здесь, в этом мире, надо увидеть то, что в обычном состоянии людям невидимо.
«Но у меня-то уже состояние необычное! Я должен сделать это! – заклинал себя Марат. Должен!»
И чувствовал, что у него получается, что изменения неотвратимы.
Он шёл очень быстро, почти бежал, грозная музыка гремела, бушевала в нём.
Скоро, скоро, скоро! – стучало набатом.
Непогода наступала. Небо нахмурилось, порывы ветра то и дело плетью стегали город, остро брызгали в лицо капли начинающегося дождя. Количество прохожих на улицах резко уменьшилось, а те, кто оказался застигнут ненастьем, спешили, бежали… некогда им было удивляться странному юноше, идущему размашисто, с остановившимся взглядом, с подергивающимися уголками рта.
Они спешили, не зная, что где-то рядом, докуда можно дотянуться невидимой рукой, нет никакого дождя и злого ветра.
Они ничего не знали, и не видели, и не обращали внимания на других.
А странный юноша аршинным шагом разрезал неуютный вечер, не чуя ни холода, ни ветра, ни брызг. Он шёл, собирая вокруг не видимые никем вихри пространства, прикасаясь и одновременно примеряясь к ним, в ожидании, когда начнёт получаться ими управлять.
А это время придёт – он знал наверняка.