Перстень Сварга
Шрифт:
Когда же через четверть часа прокаженные покинули развалины, то их стало на два человека больше. Эти несчастные шли толпой, не особо растягиваясь в разные стороны - как видно, боялись отходить, мало ли что может приключиться с одиночкой из числа тех, кого отвергли люди…
Их появление среди отверженных и просьба Бела позволить пойти вместе со всеми не очень-то удивила прокаженных. Как позже поняла Олея, не они одни прятались по обочинам дорог для того, чтоб присоединиться к какой-либо из таких вот процессий больных, идущих в Вайзин за излечением. Далеко не всем из тяжело больных людей, направляющихся в Вайзин, удавалось доходить до места. Частенько прокаженных
Олея шла среди прокаженных, все еще едва сдерживая нервную дрожь. Ранее об этой болезни она знала только понаслышке, но хорошо помнила, что ей рассказывали про эту напасть. Кстати, в Руславии проказу называли гниючкой или скорбной болезнью. Почему? Да все потому, что заболевшие проказой едва ли не гнили заживо. О проказе рассказывали всякие ужасы, и едва ли не главным из них было одно утверждение: дотронется до тебя такой вот больной - и ты сам заболеешь, покроешься язвами, а потом и вовсе станешь страхолюдиной, от которой шарахаются все, кто хочет жить. По слухам, иногда болезнь настолько уродует человека, что его с трудом узнают даже родные и близкие… И самое плохое было в том, что эта болезнь была неизлечимой, и некоторые болели ею не один год, медленно умирая. Недаром у проказы было еще одно название - ленивая смерть.
Конечно, заболевшие были и в Руславии, только вот эти люди жили в особых селениях, отведенных специально для них, и не имели право покинуть эти селения даже на миг. И пусть у них там были свои огороды, птицы, скот, но все одно - завидной их жизнь было никак не назвать. Нередко случалось такое, что в тех поселках у больных проказой родителей рождались здоровые дети, которых родственники позже забирали себе. Правда, бывало, что или родственников у прокаженных не оказывалось, или же они отказывались брать себе этого ребенка, или же сами родители не желали разлучаться со своей кровинкой… В таких случаях детей или отвозили в детские дома, или же разрешали им оставаться с родителями.
Колокольчики с особым звуком… Теперь и Олея вспомнила о том, что прокаженным было не так просто покинуть места своего постоянного проживания. Если им надо по какой-то надобности надо было куда-то пойти, то при этом они должны были обязаны постоянно звонить в колокольчик, предупреждая всех о своем появлении, причем звук у того колокольчика должен быть очень неприятным. Почему неприятным? Для того, чтоб никто не спутал его со звуком обычного колокольчика, который жители Руславии обычно вешали под дугу.
Сама Олея раньше никогда не видела прокаженных, лишь слышала о них - и вот теперь она сама, по своей воле, оказалась среди этих отверженных. Идя в безликой серой толпе, где пахло давно не мытыми телами и гниющими язвами, женщина чувствовала, что ее сердце все больше и больше сжимает страх. Ой, Великие Боги, ну как же так оказалось, что она, по сути, добровольно сунула свою голову в петлю? За что ей все это? Отчего жизнь бросает ее из стороны в сторону, катает, словно горошину в пустой коробке?! А что, разве это не так?
Еще вчера Олея никак не могла предположить, что она, усталая, грязная, одетая чуть ли не в рванье, будет брести среди людей, больных проказой, причем сунется к ним почти что по своей воле! Вот уж верно говорят в Руславии: от тюрьмы да от сумы не зарекайся! Впрочем, тюрьма в ее жизни уже была…
И еще ей стало понятно, что Бел не ошибся, перевязав бинтами ее руки и лицо, да и свои заодно: почти у всех прокаженных, что сейчас шли с ними, лица и руки уже были тронуты болезнью.
Однако среди толпы прокаженных оказалось несколько человек из числа тех, кто, судя по всему, заболел совсем недавно. Чистые лица, почти не тронутые болезнью руки… На первый взгляд может показаться, что все это - здоровые, крепкие люди. Увы, но кроме Беля и Олеи таких здесь не было. Впрочем, неизвестно, что с беглецами будет дальше…
Прокаженные шли молча - понятно, что ни у кого из них не было особого желания разговаривать. Правда, некоторые то и дело бросали на двоих новичков любопытно-жадные взгляды, в которых читался один вопрос: каково-то мол, вы выглядите, и сильно ли вас задела болезнь? Надо же, человек всегда хочет выглядеть лучше остальных, даже тогда, когда он находится среди отверженных.
Кстати, хорошо и то, что почти все люди в толпе были одеты примерно одинаково, в простые одежды из грубой холстины, и эти одежды очень напоминали те, что сейчас носили Олея и Бел, так что хотя бы внешне они не выделялись из общей серой массы.
С того самого времени, когда они оказались среди прокаженных, Олея старалась ни на шаг не отходить от Бела - все же с ним ей было немного поспокойнее. Так что несмотря на то, что женщина все еще злилась на этого человека за то, что он заставил ее идти в этой толпе, Олея все одно старалась постоянно быть подле него. Что ни говори, а среди нескольких десятков отверженных он был единственным, на которого она могла опереться.
Пусть пока что все шло гладко, без проблем, но на душе у Олеи было настолько тошно, что она едва сдерживала слезы, постоянно подкатывающие к глазам. Какое-то время ей удавалось это делать, но потом она споткнулась едва ли не на ровном месте, упала, и здорово зашибла ногу. И вот тут-то слезы у нее не просто полились, а просто хлынули, и удержать их она не могла, да и не хотела. Виной тут была не только боль от ушиба, просто смешалось в одну кучу все: испуг, усталость последних дней, неизвестность, а еще то, что ее, как оказалось, обманули с самого начала - родители считают ее погибшей…
Женщина брела, ничего не видя перед собой, и если бы не рука Бела, постоянно поддерживающая ее, то еще неизвестно, сумела ли бы она идти дальше. Ладонь, которую Бел вначале положил на ее плечо, Олея вначале сбросила - пропади он пропадом, ведь если бы не его безумные идеи, то она бы здесь ни за что не оказалась! Но когда он вновь взял ее за руку, то вновь вырываться она не стала. Только вот слезы у нее так быстро не высохли: Олея едва ли не час продолжала вытирать их, до нового привала, но и там еще какое-то время она сидела, уткнувшись в грудь Бела. И только успокоившись, она подумала - хорошо, что сейчас я не одна…