Перстенёк с бирюзой
Шрифт:
– Эва как... – стоял Норов и глядел то на дочь, то на мать. – Софья, что ты? – увидел, слезы, затревожился. – Обидел кто? Настёна, ты чего смеешься? Что тут творится?!
– Вадим, – боярыня встала, подалась
– С того и слезы? – Норов прищурился. – Сколь раз уж отлуп давали женихам, а так-то ты не убивалась, – протянул руку, поманил к себе дочь и обнял обеих: Настасью и Софью. – И чего всполошились? Уймитесь, вскоре гостей встречать. Митька с Мотей ушли за бояричем, утресь весть прислал, что явился. Ладья его еще вчера пришла, так он на торгу околачивался, не иначе приданое твое считал. Жаль Павлуху, промахнулся.
Боярышня унялась, прижалась к отцовской груди, зная, что он опора ее, да крепкая, неизменная. Улыбнулась и в окошко глянула: дед Никешка завсегда сидел возле него, любил смотреть на ворота подворья, гостей встречать первым. В окно-то глянула и ахнула!
– Мама! – взвизгнула. – Идет!
– Кто? – отец повернулся. – Боярич?
А Софья глядела на чернявого, да не узнавала! Кафтан дорогой, золотом шитый, опояска богатая, сапоги редкой выделки. Позади него пяток ратных, дюжих, в крепких доспехах, а по бокам – Митька с Мотькой.
– Мама...он идет. Он, – указывала. – Не пойму...Как так?
Настасья вздохнула и перекрестилась:
– Вадимушка, я так мыслю, что отлупа давать не придётся.
– Настёна, чую, сотворилось что-то, а я как теля, стою и глазами хлопаю, – боярин поцеловал жену. – Рассказывать не станешь, верно?
– Не стану, любый, – покачала головой. – Скажу лишь, что бывает....враз.
Норов помолчал немного:
– Эва как... Ну раз такой случай, пойдем, поглядим на гостя. Софья, тебя нынче ему отдавать? Иль поторговаться?
А боярышня и не слыхала, смотрела на боярича и думала об одном – что, если б не дождалась его и сбежала на Мотьикной ладье? С того вздрогнула и перекрестилась на малую иконку в углу.
– Батюшка, сразу отдай, не торгуйся. Такого не сторгуешь ни за злато, ни за каменья.
– Спорить не стану, – отец улыбнулся. – Любви не сторгуешь, за нее иным платить надо.
– Чем же, батюшка? – Софья и сама отцу улыбалась.
– Любовью, – за боярина ответила Настасья. – Иначе никак.