Первая академия. Том 2
Шрифт:
— Найдём. А зачем?
— Запечатлеть казнь и отправить Шереметеву. И записку приложить, мол, Разумовский будет следующим. Может быть, хотя бы это подтолкнёт его к переговорам?
— По правде сказать, я и сам думал о чём-то подобном. Вот только убийство пленника — поступок, мягко говоря, сомнительный.
— Да? Сомнительный? А то, что делает Святослав, как расценивать в таком случае? Какой тогда смысл держать заложников, если это не оказывает никакого давления? Давайте просто отпустим их на все четыре стороны. А что?
Мне и самому не очень нравилась идея казнить пленника,
— Вы правы, мы не можем отпустить пленников, — согласился Горбатов. — Но мне надо подумать. Возможно, есть лучший вариант. Мы сейчас находимся в довольно шатком положении. Если от нас отвернутся даже те, кто мог бы стать нашими союзниками, на кого нам рассчитывать?
Прежде Юрий Степанович более оптимистично смотрел на происходящее. Порой он даже казался мне слишком легкомысленным. Но сейчас я понял, что ошибался. Его тоже гложут сомнения, он сам прекрасно понимает, в какую авантюру мы ввязались.
Да и кто бы на нашем месте не испытывал сомнений?
Рейдерские захваты предприятий, насколько мне было известно, начались уже в тридцать втором году. Но делали это всегда сильные рода, убирая с дороги всякую мелочь, мешавшую им строить торговые и промышленные империи. Сейчас произошло ровно наоборот: два провинциальных дворянина посягнули на собственность крупного московского клана, стоящего у власти. Это событие неминуемо должно было вызвать резонанс в обществе.
— Я понимаю, — ответил я. — Поговорим завтра с губернатором, а потом решим, как поступать с пленными.
Святослав сидел в кресле за столом в своём просторном кабинете. В пальцах дымилась сигара. Он пристально смотрел на человека, который стоял перед ним на ковре. Сотник Саморядов, управляющий недавно приобретённым заводом «Ярославская сталь», лично явился сегодня утром, чтобы доложить о результатах операции.
А операция оказалась не просто неудачной — провальной. Из шестидесяти отправленных в Ярославль дружинников вернулась треть, да и то все побитые. Остальные погибли или были взяты в плен.
Ещё не случалось такого, чтобы дружина Шереметевых терпела столь сокрушительное поражение и теряла за раз столько одарённых. Катастрофа — иначе не назвать.
Святослав вид сохранял спокойный, но внутри его раздирали злость и непонимание. Как, чёрт возьми? Как могло случиться, что шестьдесят опытных воинов не смогли прикончить одного мальчишку-студента и захватить провинциальный заводик? Просто не верилось.
— Таким образом, мы потеряли восьмерых одарённых, — проговорил Саморядов. — Завод по-прежнему в руках Дубровского и Горбатова. Ваше сиятельство, мы столкнулись с очень сильным противником. Чтобы захватить завод, нужно больше людей. У Горбатова и Дубровского многочисленная стража.
Саморядов был человеком тучным, он казался неповоротливым, хотя при этом отлично владел магией воздуха. Говорил он, как обычно, размеренно и лениво, словно речь шла о бытовых пустяках, а не о сокрушительном поражении. Эта меланхоличная ожиревшая физиономия просто бесила Святослава. Три десятка дружинников убиты, восемь одарённых потеряно… Восемь! Ещё и двоюродный племянник погиб. А этот пройдоха так спокойно обо всём говорит!
— Как ты это допустил? — произнёс Святослав, отчеканивая каждое слово.
— Ваше сиятельство, — спокойно сказал Саморядов, — никто не мог знать, что их так много. Мы спрашивали у тайной канцелярии, но сведения получили недостоверные и ехали по существу наугад. Если бы были лучше проведены разведка, наблюдение…
— Хватит мне морочить голову, — Святослав сказал это таким тоном, что Саморядов весь сжался. — Тебе было доверено простое задание. Ты провалил его, ты потерял людей, мой родственник погиб. И теперь ты пытаешься на кого-то свалить свой промах?
— Никак нет, ваше сиятельство. Но времени было мало, — голос Саморядова дрогнул. — Если бы Дубровский и Горбатов не располагали таким количеством стражи…
— Да откуда два провинциальных дворянчика могли взять такое количество стражи? Может быть, объяснишь?
— Никак нет, ваше сиятельство, — испуганно пробормотал Саморядов. — Не могу знать, откуда они взяли…
— Врать удумал? — Святослав метнул крупный булыжник, сбив Саморядова с ног.
— За что, ваше сиятельство? Чистую правду говорю, — сотник приподнялся, потирая ушибленную грудь.
— Врёшь, — холодно произнёс Шереметев.
— Как есть, говорю, — Саморядов попытался встать, но ему на спину рухнул ещё один булыжник, и сотник так и остался на четвереньках. — Мы разделились. Анатолий Степанович потребовал себе тридцать четырёх дружинников и поехал в усадьбу. Там были Дубровский, его попечительница и два-три стражника, не больше. А мы пошли на завод, и там стражников была уйма. Еле ушли, ваше сиятельство. А то все бы там полегли. А из усадьбы тринадцать человек только вернулись, некоторые с ожогами. Говорят, очень сильный был противник. Много людей в одиночку положил, несколько одарённых убил, в том числе и Аркадия Степановича. Мне самому не верится, что такое возможно, ваше сиятельство, но это дружинники сообщили, Богом клянусь!
Святослав пристально смотрел в глаза стоящего на четвереньках сотника. На этот раз Саморядов говорил правду. Святослав не знал, что и думать. Но кое-что он всё-таки понимал. Во-первых, Алексей Дубровский — невероятно силён, во-вторых, он имеет серьёзную поддержку со стороны ярославского дворянства. А это значит, одному тут не справиться.
— Вставай, — велел Святослав бывшему сотнику. — Вставай, Саморядов. Будешь у меня до конца дней своих десятником ходить. Пшёл вон.
Городской особняк губернатора князя Хилкова ломился от роскоши: стены были увешаны картинами в вычурных рамках, повсюду глаз натыкался на декоративные вещицы, выполненные из фарфора и золота, в гостиной по углам стояли два огромных мраморных льва. Не дом, а настоящий дворец.
Князь Василий Хилков оказался человеком высоким, седовласым, но ещё не слишком старым: лет пятьдесят, не больше. Он носил причёску с пробором и аккуратную щетину усов. Был одет в чёрный пиджак с позолотой на лацканах и серые брюки.