Первая академия. Том 2
Шрифт:
Разговор принимал странный оборот. У меня складывалось впечатление, что Орлов не желает конфликтовать со мной. Если бы этот человек хотел бы надавить всерьёз, он бы действовал иначе. Но вместо этого зачем-то занимался увещеваниями.
— Давайте начистоту, — произнёс я. — Не знаю, в чём был мой отец замешан. Могу сказать только про себя: мне всё равно, что произошло в тридцать первом году, мне всё равно, кто стоит за теми событиями, и мне нет никакого дела до тех, кто рвётся к власти. Но есть моя земля, мой род, мои близкие, моё имущество. Моя жизнь, в конце концов. Я никому не
— И теперь вы устроили месть, да? Ну-ну… Как далеко вы зайдёте, господин Дубровский?
— Как потребуется, ваше сиятельство.
— У вас в плену, насколько мне известно — дружинники Шереметевых. Это так? А ещё вы захватили предприятие Святослава Николаевича.
— Моё предприятие.
— Но позвольте. С этим я не могу согласиться. Святослав Николаевич приобрёл фабрику законным способом. Она — не ваша. Послушайте доброго совета, верните то, что вам не принадлежит, отпустите людей. Сойдите с этой скользкой дорожки, пока не упали.
— Мы все на скользкой дороге. И попомните мои слова, упадут многие.
— Ну-ну, — проговорил Орлов угрюмо. — Пока я просто предупреждаю. Хотите, чтобы были приняты иные меры?
— Ваше сиятельство, расскажу вам одну историю. Однажды случилось так, что я очнулся в сыром подвале, а напротив сидел вооружённый до зубов разбойник. Как вы понимаете, мне удалось выбраться. Та банда, которая контролировала Мещанскую слободу… её больше нет. Спустя месяц произошло другое событие. Я возвращался из гостей. На перекрёстке меня ждали несколько молодчиков, в том числе одарённые. Естественно, они пожалели, что встали у меня на пути. Недавно по мою душу явился человек с артефактом и разнёс половину кофейни, где я коротал вечер… моей кофейни. Вы знаете, кто стоит за всем этим. И заметьте, это было ещё до событий в Ярославле. Закон, говорите? Ну-ну, — передразнил я Орлова. — Где же этот закон? Или он не для всех? А раз так, зачем на меня пенять? Не там вы ищите грабителей и убийц, ваше сиятельство.
— Я вас предупредил, господин Дубровский, — холодно произнёс Орлов. — Я знаю, что у вас личный конфликт со Святославом Шереметевым, и меня не волнуют ваши личные разногласия. Но есть границы границы дозволенного. Мне прекрасно известно, чем занимаются господа, с которыми вы водите дружбу. Однажды они все распрощаются с головой. И лучше вам не стоят в тот момент рядом. Учтите.
— Благодарю, ваше сиятельство, я учту.
— Да, будьте так любезны, — Орлов поднялся со скамейки. — Всего хорошего.
Я смотрел вслед Орлову и двум сопровождавшим его сотрудникам — смотрел, пока они не исчезли из виду.
Мне оставалось только гадать, что имел ввиду Орлов своей последней фразой. Хотел ли он сказать, что устраняется от нашего со Святославом конфликта и предостерегал от более серьёзных действий? Или, наоборот — что я уже перешёл границу дозволенного? И кого он подразумевал под «господами, с которыми я вожу дружбу»? Неужели, Оболенских? Я не знал, что и думать.
Когда вернулся на стадион, выступление было в самом разгаре. Студенты из старшей группы соревновалась в меткости, швыряя
Места для участников находились на нижних ярусах рядом со входом на арену. Разумеется, нам не требовалось покупать билеты, чтобы попасть сюда. Устроившись на свободную скамью, я стал наблюдать за состязаниями.
Выступили последние участники, был объявлен короткий перерыв. Откинувшись на невысокую спинку, я закрыл глаза.
Из дрёмы вырвал незнакомый мужской голос, назвавший моё имя. Я разлепил веки. Стоявший передо мной господин представился стражником Оболенских. Он сообщил, что Пётр Петрович приглашает меня в свою ложу.
Ложи для высокопоставленных гостей занимали верхний ярус, ниже располагались балконы для просто богатых зрителей. Один из них облюбовали Пётр Оболенский с семьёй. Рядом с главой рода сидели супруга — полная женщина средних лет, два сына, которые, хоть и имели большую разницу в возрасте, но были очень похожи друг на друга — оба крупные, толстощёкие, и дочь-подросток, выделяющаяся среди родственников своей худобой.
Я поздоровался и поклонился сидящим.
— Здравствуйте, Алексей! Мы рады, что вы согласились составить нам компанию, — Пётр Петрович поднялся и стал представлять меня своему семейству.
Меня поздравили с победой. Супруга Петра Петровича восхитилась моим достижением, глава рода присоединился к похвалам, но, как и полагается, более сдержанно.
Следующий тур я смотрели вместе с Оболенскими, а когда он закончился и был объявлен очередной короткий перерыв, мы с Петром Петровичем вышли в коридор.
Окон здесь не было, но электрические люстры ярко освещали помещение. Вдоль стены стояли кресла и декоративные вазы. Пётр Петрович поздоровался с несколькими князьями и представил им меня. Естественно, я сразу же становился центром внимания, что не приносило мне большого удовольствия. Чувствовал себя словно на торжественном приёме.
К счастью, недавно я прочитал книжку про этикет и более-менее знал, как себя вести в таком обществе. Вот только с подступающей зевотой постоянно приходилось бороться. Бессонная ночь давал о себе знать.
Здесь можно было не опасаться встретиться с Шереметевым. Он, как и Орлов, как и другие важные чины, находился этажом выше, да и вообще, скорее всего, уже уехал.
Прозвенел звонок, созывающий к следующему акту представления, посетители стали расходиться по своим местам.
— Алексей, сейчас все уйдут, давайте побеседуем наедине, — предложил Оболенский.
Предстоял ещё один «задушевный» разговор и, скорее всего, о то же самом. Мои похождения в Ярославле никого не оставили равнодушным: всполошились и враги, и друзья.
Мы с Оболенским устроились в креслах в небольшом холле с окнами.
— До меня уже дошёл слух о том, как вы каникулы провели, — произнёс с улыбкой Пётр Петрович. — Даже не знаю, как на это реагировать. С одной стороны, я рад, что предприятие вернулось к вам, с другой стороны, поступок мне видится крайне безрассудным. Представляете, что теперь начнётся? Шереметев в ярости. Он так просто с потерей не смирится.