Первая Бастилия
Шрифт:
Ему нравились матросы, которые ловко, как лассо, накидывали просмоленные канаты на толстые чугунные выи причальных кнехтов. Он восхищался независимым видом здоровых крючников, которые с гигантскими мешками за плечами враскачку шли по пристани и весело покрикивали на господ:
— Поб'регись! Поб'регись!
Теперь это было очень далеко. На другом конце света. И туда не добраться ни пешком, ни на пароходе, ни на тряских почтовых дрожках. Напрасно пароходные гудки зовут его в прошлое.
Володя остро чувствовал невозвратимость
Володино детство не отступало. Оно рушилось, ломалось, резко отодвигалось теми трагическими событиями, которые весной 1887 года произошли в семье Ульяновых.
Когда-то на вязовом «Венце», провожая глазами уходящие пароходы, Володя мечтал стать путешественником. Ему хотелось очутиться на баррикадах Парижа, или под знаменами Гарибальди, или вместе с испанцами освобождать берега Гвадалквивира от Наполеона. Особенно подробно Володя представлял себе картину возвращения в отчий дом. Он видел себя плечистым, похожим на Миклуху-Маклая бородатым мужчиной. Вот он, запыленный и усталый, идет по родной, зеленой Московской, останавливается у ворот cтaporo дома с антресолями и громко стучит в дверь. Все выходят ему навстречу, смотрят на него и не узнают.
— Кого вам угодно? — спрашивает отец, проводя рукой по своей высокой лысой голове.
— Может быть, вы ошиблись домом? — нерешительно вмешивается старшая сестра, Аня.
— Нет, я не ошибся домом, — отвечает странник, похожий на Миклуху-Маклая, и с трудом сдерживает улыбку.
Наступает неловкое молчание. И вдруг мама бросается к бородатому страннику:
— Да это Володя! Как вы не узнали!
И все кричат: «Это Володя! Вернулся Володя! Его и не узнаешь». Мама привстает на носочки, чтобы обнять его. Саша хлопает рукой по плечу. А он стоит, сдержанно улыбается и басом отвечает на расспросы.
Теперь нет ни отца, ни Саши. И старенького деревянного дома с антресолями тоже нет. Некуда возвращаться.
Когда семья остается без отца и без старшего брата, она похожа на корабль, который получил две пробоины, дал крен и неизвестно, зачерпнет ли бортом воду или останется на плаву. В такие минуты судьба семьи зависит от матери. Этим летом Володя видел, как, не успев оправиться от нового горя, мама боролась за то, чтобы корабль плыл. Володя страдал оттого, что он бессилен помочь маме. Он старался причинять ей как можно меньше хлопот. Все реже обращался к маме с просьбами. Сделался молчаливым, сдержанным. И только когда порой забывался и в ответ на шутку заливался смехом, то на какое-то мгновение становился прежним Володей. Потом он спохватывался, быстро затихал, и лицо его принимало виноватое выражение.
Утром Володя снова собирался в университет. Он тщательно чистил свой синий гимназический мундир. Затем принялся за ботинки. Ботинки были уже не новыми. Местами кожа потрескалась, а подметки протерлись. Володя придирчиво осмотрел ботинки и, щедро намазав их жирной ваксой, стал изо всех сил тереть щеткой. Тусклый ботинок светлел, приобретал блеск.
К Володе подошла мама.
— Не переживай, Володенька, — сказала она. — Если они тебя не примут, — ничего страшного... В крайнем случае будешь держать экстерном...
— Нет, мама. — Володя перестал водить щеткой и пристально посмотрел в глаза матери. — Мне обязательно надо попасть в университет.
И Володя с новым рвением начал водить щеткой, словно сейчас все решал блеск начищенных ботинок.
Через некоторое время, одетый и обутый, он поцеловал маму в щеку и быстро направился к двери: ему не терпелось узнать, есть ли ответ на его прошение о принятии его в университет.
Мама вышла с ним на крыльцо и некоторое время стояла на пороге, провожая его глазами, в которых, несмотря на сдержанность, теплились грусть и обожание.
Когда Володя, оглянувшись, свернул за угол, мама тихо, будто в доме спали, затворила дверь и возвратилась в дом.
Со ступенек своего дома он сбегал быстрым и упругим шагом, а со ступеней университета шел медленно, опустив голову.
В этот день Мустафа встретил его на земле. Он, видимо, специально к Володиному приходу сошел с лесов, чтобы перекинуться с ним словечком.
— Как дела, господин студент? — приветствовал Володю маляр.
— Дела как сажа бела! — уныло отозвался Володя.
Он собрался зашагать дальше, но на этот раз маляр решил не ограничиваться одними шутками. Он перестал улыбаться.
— Господин студент, — спросил он, — объясни мне, почему они не принимают?
Володя сузил глаза, внимательно взглянул в лицо Мустафе и сказал:
— Понимаете, я — брат Александра Ульянова.
Мустафа непонимающими глазами смотрел на Володю.
— Я — брат Ульянова, — повторил Володя и вдруг понял: фамилия брата-революционера ничего не говорит Мустафе. Он просто никогда не слышал такой фамилии.
Володя повернулся и пошел прочь.
«Как же так, — думал он, — мой брат отдал жизнь за счастье простых людей, а они даже не знают его имени? Как же так?»
Сапожная щетка быстро ходит взад-вперед. Будто она не чистит ботинок, а сдирает с него старую, потрескавшуюся шкуру.
Да, он давал себе слово не ходить в университет целую неделю. Ему было неловко перед служителем канцелярии, перед Мустафой, он стыдился самого себя. Но прошел вечер, наступило утро, и он начищал ботинки...