Первая белая книга "На пути в неизвестность"
Шрифт:
— Хм, вера! Ну и вопросы у вас ребятки в головах. Ладно расскажу, как сама знаю. Вера значит! — Тильда сняла передник, и сама сгребла остатки салата в чашу и села на табурет возле стола, устало зевнув.
— Ходвик, все уже нарезано! Остальное теперь за тобой… — она прокричала эти слова своему старшему помощнику и вытерла рукавом лоб уставившись на нас обоих.
— Ну что же, будет вам про веру! Я вот верю в то что непременно высеку сейчас вас обоих, но моя добрая душа не велит мне это делать. Хорошие вы мои. — управительница была совершенно серьезной говоря это.
— Так вот. Что я знаю про веру то и расскажу, а вы уж сами решите, что это такое. Расскажу, как? Вот… О трех сестрах что все время ходят за нами попятам: О вере, надежде и любви.
— Наверное мне было не больше шестнадцати, когда я впервые
Тильда провела рукой по своим начавшим по не многу седеть медным волосам и улыбнувшись самой себе продолжила:
— Высокий и чернобровый с острым как у ворона носом, он был первым мужчиной выше меня ростом. Закованный в свои серые доспехи и сидевший на мощном скакуне, тогда еще совсем молодой девчонке, он мне казался вообще чем-то волшебным и не достижимым. Надежда в тот самый момент как я его увидела сменилась горячим чувством от которого болит сердце и щемит в груди, любовью. Я сражалась как горный медведь, когда он приходил посмотреть на наше ристалище, разя своими точными ударами одно противника за другим. Он же с полным пренебрежением и холоднокровием наблюдал за мной. Это так сильно задевало меня, что я вызвала его на бой, не смотря на то что он был в нашей деревне гостем и о чудо, он согласился. Так шаг за шагом, желание за желанием, мгновение за мгновением во мне все больше крепла вера в то что это именно тот, с кем я смогу провести всю оставшуюся жизнь. Так я по крайней мере думала выходя с ним на ристалище помериться своими силами. Он был хорош очень хорош, дрался как загнанный в угол зверь дерзко и отчаянно. Я могла победить его несколько раз подряд, но моя вера, что крепла в моем сердце победила, и я проиграла ему. Проиграла по тому что верила, и вера моя крепла с каждым его ударом, с каждым его взглядом, криком или выпадом.
— Уж поверьте он был очень удивлен, когда наш староста рассказал ему, что, победив женщину по нашем древнейшему обычаю, мужчина должен был забрать ее с собой. И о чудо он не протестовал, нет он был очень рад не скрывая этого. Вера?! Я на придумывала себе столько всего и поверила в это слепо и бесповоротно! Так что никто и не что не смогли бы меня переубедить в обратном. Вера! Моя вера была сильна настолько, что я закрывала глаза на все его измены, чрезмерное пьянство и жестокость, терпя побои и молча улыбаясь от сказанным мне унизительных слов. Я, маленькая глупая девочка, верила в выдуманного мной рыцаря, выполняя абсолютно все что только он мне не прикажет, до тех пор, пока моя вера наконец не иссякла. Он так и не дал мне того что я больше всего хотела, ни детей, ни семейного очага. Моя вера исчезла лишь тогда, когда он умер, сраженный смертельным ударом в бою, прямо у меня на глазах уверенный до последнего момента что его возьмут в плен. Вера испарилась, она исчезла куда-то, и я сразу все поняла, будто избавилась от оков, в которые заковала саму себя, веря в то что этот подонок, каким он был с самого начала, любил меня.
Мы с Салли переглянулись, не понимая до конца, о чем говорить Тильда, переставшая говорить. Она снова о чем-то задумалась и проведя своей рукой по медным волосам продолжила свой поучительный рассказ:
— Это была война, ни первая и не последняя, война между церковью Рассвета и Орденом Воскрешения. Мы верили в перерождение после смерти, а они в свое бессмертие при жизни. Мы молились, каждый раз перед боем, веря в спасение своей души, уповая на милость нашего господа. Они же шли без страха на смерть, веря, что их предводитель воскресит их, вернув в изрубленные нашими мечами тела жизнь назад. Я знала, я видела это сама, их предводитель мог вернуть забранную жизнь назад в тело умершего. Но стоя перед своим мертвым возлюбленным, я не хотела, что все что у нас с ним было повторилось опять и размозжила ему кувалдой голову,
Слезы бусинками покатились по щекам Тильды, но она быстро смахнула их рукой и продолжила стучать тесаком по доске, схватив первый попавшийся овощ, совсем позабыв о нас с Салли.
— Ну и как нам этот рассказ поможет верить в то что деревянная палка станет железной? — рыжеволосый Салли совершенно был сбит с толку, глядя то на меня, то на Тильду.
— Не понимаю, во что нужно перестать верить, чтобы поверить в то что палка станет железной? — я сказал это чувствуя, что уцепился за какую-то тонкую нить размышлений, которые нам пыталась донести великанша.
— Ты почти правильно все сказал. Вам просто нужно перестать верить в то, что палка деревянная вот и все. Просто заставьте себя верить в то что она какая угодно, но только не деревянная. — Тильда сказала это с ухмылкой глядя на нашу реакцию и видя, что мы так ничего еще и не поняли.
— Это же принцип Веры. Чтобы обрести новую, придётся отказаться от старой, да так, что будто старой веры никогда и не было!
— Так, если вы оба и дальше будете продолжать делать вид что ничего не поняли. Я сделаю так что именно вы останетесь вдвоем убирать в общей столовой.
— Я вот сразу все понял! — выпалил Салли, кивая головой и медленно отходя от таза с грязной посудой.
— И я! — выпалил вслед за ним я, сам ретировавшись на приличной расстояние от великанши.
Тильда молча посмотрела на нас, взглядом полным безразличия и после всё-таки улыбнулась:
— А ну пошли прочь с моей кухни! И скажите Ходвику, чтобы дал вам что-нибудь перекусить…
Мы выскочили за дверь услышав вслед протяжное:
— Ход-в-и-и-и-к! Покорми этих двоих, а потом вышвырни их за дверь! Чтоб глаза мои их больше не видели…
Чуть позже, обедая с Салли посреди двора, я продолжал обдумать слова Тильды, сказанные про веру. Неужели у меня и вправду может получиться забыть о том, что палка деревянная и сделать ее железной. Всего то?! Нужно было отказаться от старой веры чтобы обрести новую.
Глава 15 «Смерть и воскрешение»
Черный рыцарь.
Колею дороги, разбитую колесами телеги медленно заволакивало туманом. Деревянная повозка жутко скрипя и шатаясь, должна была вот-вот испустить свой дух, будто стонущее от боли животное. Туман продолжал окутывать своими густыми клубами все вокруг, не давая возможности возничему разглядеть куда ему ехать, хотя сейчас это ему и не было нужно. Дорога настолько была разбита, а колея глубока, что двое живых сидевших на повозке, заваленной трупами, и запряженной в двойку лошадей, просто спали, зная, что дорога непременно приведет их к тому месту к которому они движутся.
Так, начиная с раннего утра и до поздней ночи, повозка проделывала свой путь через поле от города к лесу, к самому обрыву у маленькой речушки, впадавшей в мертвое море, несколько десятков раз. Лошади вздрагивали, приближаясь к обрыву, из которого вырывались языки пламени, требовавшие все больше и больше подношений, которые, двое сжигателей трупов, исправно привозили ярким языкам пламени. Старые и молодые, толстые и худые, все от мала до велика оказывались в телеге сжигателей, когда в город Гротеск приходила война. Для кого-то эта война становилась ужасом, от которого нужно было бежать прочь, а для самих сжигателей это были горы трупов, за каждый из которых они получат несколько медных монет, один серебрённый за десяток, ну и золотой за целую сотню. Сотня, как давно смерть не давала возможно сжечь целую сотню и прикоснуться к золоту. А теперь, наконец-то такая удача, что от работы за целый день просто клонило в сон, количество тел перевалило за две сотни и продолжало только расти.