Первая дочь

Хармон Эми

– Брат, это мой сын, – сказала она. – Я принесла его тебе. – Голос звучал слабо, но голубые глаза на бледном лице, так похожие на его собственные, смотрели с горячечной исступленностью.

– Мне? Дездемона, я хранитель!

– А я твоя сестра и единственная, кто тебя любит. – Голос ее зазвучал резко, даже яростно, но сорвался, и она содрогнулась, вскинула голову, будто старалась не лишиться чувств. – А ты единственный, кто любит меня.

– Кто отец ребенка?

Раздался пронзительный крик, и Дагмар осознал, что плач, услышанный им в видении, издавал младенец, а не сестра. Несмотря на крошечные размеры и жалкий вид, вопил он требовательно и громко.

– Его отец – Банрууд из Берна, – призналась Дездемона.

– Почему ты не пошла к нему?

Банрууд, молодой ярл Берна, возглавил клан после смерти отца и уже являлся могущественным человеком. Дагмар и Дездемона знали его с детства. Их отцы плечом к плечу сражались с врагами, иногда – друг против друга. Оба были воинами. Оба пользовались всеобщим уважением. Но Беренд, отец Банрууда, был ярлом своего клана, а Дред из Долфиса – нет. Кроме крутого нрава и меча Дред мало что имел. Беренд владел гораздо большим и не позволял Дреду забывать про это. У Дагмара мелькнула мысль, что Банрууд, возможно, не позволил того же и Дездемоне, соблазнил ее обещанием сделать женой ярла, а потом бросил, как солдат шлюху.

– Я к нему ходила. И меня прогнали прочь, – всхлипнула Дездемона.

Пусть Дагмар и не узнал всей истории, но ответ получил.

– Как ты сюда добралась?

– Верхом. У меня лошадь недалеко. Где-то там. Дальше проехать не смогла. Ребенок начал выходить.

– Ты приехала одна?

– Одна, если не считать ребенка в утробе.

Дагмар тяжело вздохнул.

– Дездемона, почему? Почему ты приехала сюда?

– Ты должен забрать его, Дагмар. И назвать Байром. По клану его отца. Байром… потому что он будет могучим, как зверь, имя которого будет носить.

Опустившись возле нее на колени, Дагмар достал нож, чтобы начертить на земле, политой при родах кровью сестры, руны исцеления. Он должен ее вылечить. Ей нужно заботиться о сыне.

– Нет, брат! – остановила она. – У меня свои руны.

От губ по ее щекам разливалась мертвенная бледность, но Дездемона сумела достать с пояса кинжал. Дагмар дивился, что сестра еще в сознании. Крови она потеряла столько, что размокла земля. Меж обнаженных корней стояли багровые лужи, словно само дерево кровоточило.

– Дези, ты не должна. Это запрещено. Рунами могут пользоваться только хранители.

– Я умираю, – фыркнула Дездемона. – Кто же меня накажет?

Дагмар поморщился, но сестра не обратила внимания – ее клинок уже погрузился в землю.

– Я любила его, – призналась она.

– Банрууда?

– Я любила его, и это стало ему досаждать. Больше всего на свете он жаждет власти. Он такой же, как его отец. Хочет быть королем. Он женится на дочери короля Ансела. Думает, это даст ему положение, жена нарожает кучу сыновей. Но мой сын останется единственным ребенком Банрууда.

Трясущейся рукой она изобразила еще одну руну, которую Дагмар поначалу не узнал.

– Банрууд отвергнет его еще раз. И тем самым откажется от всего Сейлока. Спасение придет через моего сына, и только через него.

Ребенок снова закричал, и под его плач Дездемона обмякла – потеря крови лишила ее последних сил. Дагмар в отчаянии обнял ее обеими руками. Щеки его были мокрыми от слез, взор туманился; губами он прижался к волосам сестры. Как бы он хотел, чтобы она замолчала. Дездемона произносила заклятие на крови, самое могущественное, потому что кровь, пролитая на землю, содержала ее жизненную силу, и смерть сестры скрепляла проклятие, как печать. Говорить теперь она могла только шепотом, но клинок продолжал чертить линии на мокрой земле.

– Нас унижают. Нами пользуются. Нас предают и бросают. Но нас редко любят. Да будет так. С этого дня в Сейлоке больше не будет дочерей, которых вы могли бы любить.

Земля содрогнулась, словно нож Дездемоны причинил ей боль, и на секунду Дагмар испугался, что сейчас она расступится и поглотит их. Но толчки прекратились так же внезапно, как и начались.

– Я люблю тебя, Дездемона, – срывающимся голосом произнес Дагмар, вытирая слезы о волосы сестры. – Я всегда тебя любил. Не говори так.

– Ты оставил меня, брат. А теперь я оставляю тебя, – выдохнула Дездемона, а потом слова застряли у нее в груди, она захрипела, рука, дочертившая руны, выпустила нож, и жизнь закончилась.

Ребенок протестующе закричал – коротко и горько – и вдруг замолчал, округлил рот и потянулся к материнской груди. Но его матери больше не было. Дагмар чувствовал, как жизнь покидает сестру, как опадает ее тело. Голова откинулась назад, и он увидел шею – молодую, красивую, с кровавыми отметинами от ее собственных пальцев. Дагмар встряхивал сестру, просил очнуться, а ребенок тем временем присосался к еще теплой груди, стараясь вобрать в себя то, что там осталось. Почувствовав отвращение, даже ужас, Дагмар заплакал. А ребенок сосал, втягивая щеки и тиская ручонками белую плоть мертвой матери.

Дагмару хотелось отнять ребенка от груди, но он понимал, что младенец ни в чем не виноват. Он просто голоден. Дурного в этом не было, сосать грудь – это было врожденное умение. Кроме этих последних капель молока, Дездемона ничего не могла дать сыну. Обессиленный и потрясенный, Дагмар отвел взгляд. Он не выпускал тело сестры, чтобы не потревожить ребенка, и поэтому держал ее – вернее, их – и изучал руны, начертанные сестрой на пропитанной кровью земле.

Дездемона изобразила женщину с ребенком в кольце змеи; голова с раздвоенным языком поднималась через корону с шестью зубцами. По зубцу на каждый клан Сейлока. Еще она начертила руну силы и власти, но кольцо вокруг второй руны не было замкнуто, и Дагмар задумался, намеренно Дездемона это сделала или, умерев, не успела закончить. Он мог бы замкнуть кольцо своей кровью, но боялся – не навредит ли его вмешательство.

Замкнутое кольцо означало завершенность. В руне силы разрыв в кольце значил слабость. Пусть маленькую, едва заметную… но все же слабость. Если руна силы предназначалась новорожденному сыну, то Дездемона непреднамеренно оставила в ней фатальный изъян. Проведя клинком сестры по своей еще кровоточащей ладони, Дагмар закрыл разрыв.

– У него не будет ни матери, ни отца, ни клана. Всеотец, у него буду только я. И я не представляю, как справлюсь. Но если он – Байр – проклят какой-то уязвимостью, то я исправлю этот недостаток, – молился Дагмар.