Первая формула
Шрифт:
Ее улыбка была столь порочной, что я сбился с мысли и решил – не стану пытаться сплести теплый ток воздуха.
– Не каждый мужчина сделает подобное предложение. Извини, я-то решила, что ты хочешь согреть меня, а не мою одежду, – улыбнулась Элойн, прижав ладошку к щеке.
Ни дать ни взять – застенчивая девица.
– Нет-нет, – заикаясь, пробормотал я, ощущая себя полным идиотом. А так хотелось сказать что-нибудь умное…
– Нет? – взлетели вверх брови Элойн. – Знаешь, настоящую женщину подобный ответ серьезно обидел бы. – Она отвернулась. – Значит, затащил меня в свою комнату, а теперь в кусты?
Ее плечи вздрогнули,
– Забавляешься? Рад за тебя.
Она повернулась и, сдерживая смех, приложила ладошку ко рту:
– Ох, еще как!
Я подавил желание показать ей язык.
– Что ж, если ты намерена остаться в мокрой и холодной одежде…
– Хм… Значит, выбор невелик? Либо сидеть в сыром платье и мерзнуть, либо позволить тебе меня согреть?
Я пришел к выводу, что обыграть Элойн в словесной пикировке не удастся, и, решив схитрить, поманил ее к себе:
– Подойди, кое-что покажу.
Она сделала шаг вперед, и наши носы едва не соприкоснулись.
– Так достаточно?
Опасаясь стукнуть ее головой в лоб, кивать я не стал. Взял за руку и заставил приложить ладонь к моей груди. В голове немедленно замелькали древние формулы.
– Вент – это раз…
– Что-что?
Я не обратил внимания на ее вопрос, начав сворачивать материю разума. Моя одежда выстирана и разложена для просушки на летнем солнце… Образ удвоился, затем отразился уже на четырех гранях восприятия. Еще миг, и сознание уподобилось пчелиным сотам, в каждой из которых висела сухая и теплая одежда.
– Эрн – это два…
Я твердо удерживал в сознании созданные образы, обретя несокрушимую уверенность в том, что под ливень и вовсе не попадал. Свежая рубаха, на улице погожий день, тепло…
Рука Элойн на моей груди вздрогнула. Похоже, женщина испытала невольное желание отпрянуть, однако справилась с собой и провела ладонью по совершенно сухому рукаву.
– Ни капли воды… Но как?
– Об этом ты узнаешь из продолжения истории, – улыбнулся я и многозначительно на нее посмотрел. – Если, конечно, у тебя есть время и терпение. Хорошая история подобна плотской любви. Она увлекает, обещает, дразнит, и если слушатель терпелив, а повествование выстроено как должно – то рано или поздно наступит катарсис.
Элойн закатила глаза:
– Похоже, у нас разный жизненный опыт. Мужской и женский катарсис – далеко не всегда одно и то же.
Я оттянул вдруг сдавивший шею воротник.
– Эншае позволила мне получить серьезный опыт… очень серьезный.
– У нее вполне определенная репутация. – Голос Элойн вдруг стал сухим и хрупким, словно керамическая ваза.
Я поздно осознал, какую сделал глупость, однако попытался исправить положение:
– Люди по большей части знакомы лишь со сплетнями об Эншае. Правду же могу рассказать только я. Кстати, разница действительно есть. Хороший сказитель всегда знает, когда следует испытать на публике магические умения, – история от этого только выиграет. Итак, позволишь ли ты просушить свое платье? – Я медленно вытянул руку и зажал между пальцами складку ее юбки.
– Договорились, – кивнула Элойн. – Все же тебе следует объяснить,
По ее лицу промелькнула порочная улыбка, и мое тело окатила теплая волна. Вот только магия тут была ни при чем.
Сделав вид, что откашливаюсь, я взял паузу, ибо своему языку уже не доверял.
– Ощутить плетение непосредственно на себе и сохранить самообладание дано не каждому. Кроме того, мне не хотелось бы вторгаться в твою личную ауру.
Слегка отстранившись, Элойн прошептала, словно размышляя вслух:
– Не каждый мужчина задумается о том, что его поступки могут нарушить чужую ауру…
Мне вдруг захотелось положить руки ей на плечи, успокоить, однако, судя по ее напряженной позе, желаемого я не достиг бы. Элойн дрожала, словно лист под осенним ветром. Тронь его – сорвется с ветки и улетит.
Стараясь не делать лишних движений, я вновь заговорил:
– У человека имеются разные ауры. Далеко не все об этом знают, однако священные оболочки могут быть не только внутри нас, но и снаружи. – Я развел руки в стороны и очертил большой круг. – Каждый человек занимает невидимое глазу пространство, созданное одной из наших составляющих, и оно больше, чем физическое тело. Кто-то отождествляет его с душой, хотя они неправы. Плетение, к которому я прибегну, затронет этот невидимый кокон. Не знаю, какие ощущения ты испытаешь, потому и прошу удалиться за ширму и снять платье. Вот и все.
Оставалось надеяться, что мое объяснение успокоит Элойн.
Ответила она быстро, сделав пару шагов навстречу и прижавшись к моей груди. Мокрым платьем – к сухой рубахе. Впрочем, я нимало не возражал.
– Хотелось бы испытать это ощущение…
На подобный ответ я рассчитывал и, прикрыв глаза, погрузился в глубь граней восприятия.
Каждый из нас подсознательно осязает свой внешний кокон. Частенько от этого ощущения отмахиваются, считая его детскими выдумками или суевериями. Тем не менее оно существует – если угодно, можно назвать его шестым чувством. Точно такая же сверхъестественная способность проявляется у любого животного, почуявшего на себе посторонний взгляд.
И мы сознаем, когда нечто вторгается в нашу ауру. Неважно, зряч человек или слеп. Он знает.
Я впитал в себя ауру Элойн, тихо гудевшую, подобно вибрирующей струне мандолины. Кроме звука, мое внимание привлекло кое-что еще. Одна из ее душевных составляющих напоминала закаленный железный стержень, не желающий сгибаться, что бы с ним ни делали. Я ощутил настороженность и в то же время силу. Элойн никого не боялась.
Я не глядя вытянул к ней руки, и она, сжав мои кисти в ладонях, медленно провела их вдоль своего тела, позволив мне создать необходимую мысленную картинку.
– Вент…
Платье без единой морщинки, сухое и теплое…
– Эрн…
Элойн содрогнулась, однако стояла твердо.
– Как странно!
Я промолчал, удерживая плетение до тех пор, пока оно не завершило работу. Мои руки скользнули по теплой женской коже; холод из нее ушел, словно Элойн посидела у костра. Захотелось задержать ее в объятиях, однако в мозгу тут же всплыло давнее воспоминание о человеке, словно согретом солнечным лучом, с которым мы обнимались точно так же. Я инстинктивно отпрянул.