Первая мировая: война, которой могло не быть
Шрифт:
С началом конфликта Турция, с согласия Берлина, объявила «строгий нейтралитет» и… военное положение, начав всеобщую мобилизацию. Однако при отсутствии состояния войны путь к компромиссу не был закрыт окончательно. Министр финансов Джавид просил французского посла Мориса Бомпара дать Порте гарантии территориальной неприкосновенности на 15—20 лет и отмены капитуляций, чтобы противопоставить их немецким обещаниям. Великий визирь говорил его британскому коллеге сэру Льюису Маллету о том, что он боится России и «мечтает» о покровительстве Антанты, а Джемаль передал послу список возможных условий этого. Даже русскому военному агенту Энвер предложил союз на 5—10 лет и помощь против Австрии на Балканах, обещая отвести войска с границ Кавказа и удалить
В Петрограде туркам не верили, считая, что они просто тянут время и пытаются поссорить Россию с балканскими славянами, но и воевать с ними не спешили, чтобы не распылять силы. Сазонов предписал продолжать переговоры «в благожелательном смысле, хотя бы только для известного выигрыша времени, избегая каких-либо связывающих заявлений». Генеральный штаб поначалу исключал параллельные операции против Центральных держав и Турции. Осторожность диктовалась неготовностью к захвату проливов, а также тем, что Болгария, Румыния и Греция ещё не определились.
Англия и Франция тоже не возражали против нейтралитета Турции, но не собирались платить за него ни отказом от капитуляций, ни территориальными компенсациями, которыми можно было привлечь более перспективных союзников. Более того, 31 июля первый лорд британского адмиралтейства (морской министр) Уинстон Черчилль приказал реквизировать два линкора, построенных для Турции на английских верфях и уже оплаченных. Инициатор акции откровенно писал: «Мы не могли позволить себе действовать без этих двух превосходных кораблей. Ещё меньше мы могли бы позволить себе видеть их используемыми против нас. Таким образом, число британских кораблей сократилось бы на два вместо того, чтобы увеличиться на два». Незаконность действий с юридической точки зрения Черчилля не смущала: как говорится, «международное право — это то, что нарушают другие». Но даже он признал, что у прогерманской партии в Константинополе появился мощный козырь. Готлиб сделал вывод: «Если бы Англия заведомо хотела привести турок в ярость и толкнуть их в лагерь кайзера, то она не смогла бы выбрать более эффективного пути».
На грань войны Турцию поставил эпизод с германскими крейсерами «Гебен» и «Бреслау», которые в первой декаде августа прошли из Средиземного моря в Мраморное через Дарданеллы. Английские и французские корабли следовали за ними, но не попытались остановить, хотя об этом просил Сазонов, беспокоившийся за Черноморский флот. «Так как братство по оружию, — заметил Готлиб, — не уничтожило ни одного из основных противоречий, существовавших между союзниками, оно в сущности не ослабило противодействия западных держав стремлению осуществить вековую мечту царского правительства. Именно поэтому «Гебену» и «Бреслау» позволили достигнуть берегов Золотого Рога. [26] Корабли были объявлены «купленными» у Германии и получили новые названия, экипаж был переодет в турецкую форму и даже частично заменён. Но это никого не вводило в заблуждение.
26
Бухта, на берегах которой расположен Константинополь.
Союзники понимали, что чаша весов в Константинополе клонится в сторону войны, и решили дать туркам возможность проявить инициативу. «Младотурки» продолжали делать авансы странам Антанты, но те брались гарантировать целостность Турции только на время конфликта, давая понять, что потом она может подвергнуться разделу. Союз с Портой, слабой в военном отношении, им был не нужен. 9 сентября турецкое правительство под бурное ликование местной прессы объявило об отказе от капитуляций. Послы великих держав поспешили заявить формальный протест, но Берлин и Вена в тот же день признали совершившийся факт. Англия отозвала военную миссию. 27 сентября Турция закрыла Дарданеллы, поставив мины и заградительные сети. 11 октября Германия предоставила ей заём в 100 млн.
Это было сделано под давлением Берлина и Вены, чтобы перекрыть путь к возможному отступлению. 1 ноября российский, английский и французский послы в Константинополе сообщили о разрыве отношений и потребовали свои паспорта. В Петрограде Сазонов заявил турецкому поверенному в делах: «Теперь уже слишком поздно вести какие-либо разговоры». «Триумвират» пошёл ва-банк, приняв отставку несогласных министров, к которым чуть было не присоединился сам великий визирь. Правительство проигнорировало предостережение своего же посла в Париже, писавшего: «Обманчивая привлекательность возможных военных успехов может привести только к нашей гибели. Антанта готова уничтожить нас, если мы выступим против неё. Германия не заинтересована в нашем спасении. В случае поражения она использует нас как средство для удовлетворения аппетитов победителей; в случае победы она превратит нас в протекторат».
Воззвание к нации, извещавшее о вступлении в войну, было велеречивым: «Идеал нашей нации ведёт нас к уничтожению нашего московского врага для того, чтобы благодаря этому установить естественные границы нашей империи, которые включат и объединят все ветви нашей расы». Манифест Николая II от 20 октября (2 ноября) об объявлении войны гласил: «Безрассудное вмешательство Турции в военные действия только ускорит роковой для неё ход событий и откроет России путь к разрешению завещанных ей предками исторических задач на берегах Чёрного моря».
Италия была членом Тройственного союза с момента его создания в 1882 г., хотя представить её искренним союзником Австро-Венгрии было, мягко говоря, проблематично. Объединение Италии, завершившееся в 1870 г., проходило в непрерывной борьбе с Австрией, потерявшей в результате этого часть территорий. Однако и к 1914 г. в её составе оставались земли, населённые итальянцами, прежде всего Трентино и Триест, которые в Италии называли «ирредента» или «неосвобождённые территории». Расставаться с ними Австрия не собиралась ни при каких условиях. В области внешней политики Вена стремилась не допустить экспансии Рима на Балканах. Итальянцы хотели видеть Адриатическое море своим «внутренним озером», а в перспективе мечтали о господстве и над Средиземным. «Было бы гибельным для Италии, — сделал вывод Готлиб, — способствовать возвеличению Австрии. Подлинные интересы Италии требовали поражения Австрии».
С весны 1914 г. правительство Италии возглавлял националист Антонио Саландра. Его позиция в отношении противоборствующих блоков была очень простой: выбирать следовало тот, союз с которым даст больше возможности для внешней экспансии. Несмотря на формальное членство в Тройственном союзе, Италия ещё в начале 1900-х гг. заключила два тайных соглашения с Францией, по которым стороны гарантировали друг другу нейтралитет в случае войны. В Берлине и Вене, видимо, не знали об этом, но догадывались, что рассчитывать на помощь Италии, видимо, не придётся. Главное, чтобы она оставалась нейтральной.
Реакция Рима на сараевское убийство была сдержанной. «К негодованию об этом злодеянии примешалось и чувство избавления от неопределённой опасности, — сообщил Сазонову 17(30) июня посол Анатолий Крупенский. — Его (эрцгерцога. — В. М.) недружелюбные чувства к Италии и воинственные наклонности считались установившимся фактом, и с его кончиной шансы мира увеличились. Сан-Джулиано (глава МИД. — В. М.) мне сказал: «Преступление ужасно, но дело мира от этого не пострадает». Но что хуже и бессердечнее, это своего рода демонстрация в большом кинематографе Рима, где публика, узнав о сараевской трагедии, потребовала королевский марш. Оркестр исполнил его при аплодисментах зрителей. Вот как народ любит здесь Габсбургов», — подытожил посол.