Первая мировая война. Катастрофа 1914 года
Шрифт:
Незадолго до шести вечера 25 июля, когда истекал срок австрийского ультиматума, ответ Сербии был доставлен барону Гизлю лично премьер-министром. Пашич, сознавая серьезность момента, с угрюмым выражением лица сообщил Гизлю на ломаном немецком: «Часть ваших требований мы приняли, в остальном же полагаемся на вашу лояльность и генеральское благородство. С вами мы всегда жили в ладу». Сербы согласились на выдвинутые Веной суровые условия – за исключением требования предоставить Австрии определенные полномочия на сербской земле. Западной Европе на какой-то миг показалось, что войны удалось избежать. «Люди вздыхают с облегчением и в то же время досадуют, что Сербия сдается», – писал Андре Жид {135} . Однако Вена даже не притворялась, будто стремится к мирному разрешению: барону Гизлю независимо от ответа сербов было велено выезжать поездом в 18:30 в приграничный Земун.
135
Gide p. 45 27.7.14
Весть
136
AS Jovan Zujovi'c, enota 81. MS diary p. 244
На следующее утро Берхтольд солгал императору, будто бы сербы стреляли по австрийским пароходам на Дунае. Старик Франц Иосиф немедленно подписал приказ о мобилизации, бросив загадочно: «Also doch!» («Все-таки да!»). С самого начала кризиса его министры всерьез обсуждали только два вопроса: дипломатические меры для обеспечения поддержки Германии и будущий раздел завоеванной Сербии. Белград – единственный в стране крупный город – предполагалось вместе с частью провинции присоединить к империи Габсбургов, другие же части предложить Румынии, Болгарии, Греции и Черногории, чтобы примирить их с новым устройством. После этого Сербия перестанет досаждать миру, а панславистское движение лишится главной фигуры. Все эти намерения Австрия и Германия хранили в тайне, неоднократно уверяя Россию и остальной мир, что правительство империи Габсбургов не держит в мыслях никаких территориальных переделов.
Граф Иштван Буриан писал, что «наши шаги отдаются грохотом по всей Европе, и этот грохот окончательно решит нашу судьбу». Теодор Вольф, редактор Berliner Tageblatt, утверждал, что растущий ажиотаж на улицах столицы, с которым встречают выход каждого экстренного выпуска, вызван не только жаждой новостей, но и боязнью людей остаться в одиночестве, желанием разделить свои страхи с другими: «Толпа внезапно подается. Появляется пара грузовых фургонов, которые тут же облепляют со всех сторон. Одни держат газету, другие заглядывают им через плечо. <…> Люди встают в полный рост в автомобилях и экипажах, перегибаются на мостовую, вглядываются, ожидают определенности. <…> Никогда прежде на улицах столько не читали. <…> Читают все, и элегантные дамы в кафе Kranzler, и цветочницы на тротуаре перед кафе».
Экстренный девятичасовой вечерний выпуск 25 июля сообщил, что Сербия отклонила ультиматум. Раздалось несколько ликующих возгласов, остальные собравшиеся просто разошлись по домам. Однако перед австрийским и итальянским посольствами все еще стояли толпы, из которых доносились патриотические лозунги: «Покончить с Сербией!» Националисты пели перед кабинетом канцлера. В кафе играли «Deutschland uber alles!» («Германия превыше всего!»). По словам Вольфа, «музыка летела прямо к небесам», вслед немецкому гимну несся австрийский – «Gott erhalte Franz den Kaiser» («Боже, храни императора Франца»). Курт Рицлер писал: «Песни распевали вечером и на следующей день, в воскресенье. Канцлер весьма тронут, глубоко взволнован и ободрен, тем более что новости [о подобных общественных настроениях] поступают со всей Европы. Чувствуется огромная, пусть сумбурная, жажда действия, великого шага… встать за правое дело, продемонстрировать силу» {137} .
137
Riezler diary 25.7.14
Начальник французского Генштаба и главнокомандующий армией Жоффр видел, что гражданские политики (вполне закономерно) нервничают в преддверии нарастающего кризиса, тем более что президент и премьер еще не вернулись из-за границы. Генерал сообщил военному министру Мессими, что вполне справится с мобилизацией и в их отсутствие: «Господин министр, если нам придется вступить в войну, мы сделаем это» {138} . Мессими воскликнул: «Браво!» 25 июля, без дальнейших совещаний с Жоффром, министр отдал по телеграфу приказ всем старшим офицерам вернуться из отпуска к своим частям, после чего генерал раздраженно напомнил о положенной в таких случаях процедуре, которой Мессими пренебрег. Вечером французская разведка узнала, что немецкое командование прервало отпуск в Швейцарии и на стратегических мостах по всей кайзеровской империи расставлены караулы {139} . Тем не менее было решено не отзывать с побывки французских солдат, поскольку на уборке урожая еще требовались рабочие руки.
138
Joffre p. 115 24.7.14
139
ibid. p. 116
Сэр Эдуард Грей в Лондоне по-прежнему пребывал в глубочайшем, но, скорее всего, искреннем заблуждении, что Германия попытается воздействовать на Вену и не дать балканскому раздору перерасти в общеевропейский конфликт. Однако тем же вечером 25 июля начальник Восточного и Западного департаментов Министерства иностранных дел сэр Эйр Кроу разъяснил серьезность ситуации. Он писал, что все теперь зависит от одного жизненно важного вопроса, «настроена ли Германия развязать сейчас войну», и видел наиболее вероятный путь к предотвращению катастрофы в том, чтобы Британия ясно дала понять: она не останется в стороне от конфликта с участием Франции и России. Однако в тот момент ни Кабинет, ни палата общин не одобрили бы подобную инициативу, даже если бы Грей попросил – поэтому он не стал.
Война в Европе началась – осталось определить лишь масштабы. Все взгляды обратились к России. Французский посол в Берлине Жюль Камбон сообщал своему бельгийскому коллеге: «Сейчас судьба Франции и мир в Европе зависят от чужой воли, от воли царя. Что он решит? Кто будут его советчики? Если он отважится на войну, то Франция, жертва договора, разделит судьбу своей союзницы на поле битвы» {140} . Никто не сомневался, что Сербия не решилась бы отклонить хоть один пункт ультиматума, не заручившись поддержкой России. В час ночи 26 июля Санкт-Петербург ввел военное положение в Польше. В тот же день были изданы решающие приказы о предварительной мобилизации. Армии требовались две недели на приведение в боевую готовность и месяц на полное развертывание, поэтому на счету был каждый час. Сазонов предлагал частичную мобилизацию – аналогичный шаг, предпринятый Россией в 1912 году, к войне не привел. Благоразумнее всего было бы избежать прямой провокации Германии и не поднимать войска в ближайшем к границе Варшавском округе. Однако вернувшийся в тот же день с Кавказа генерал-квартирмейстер Данилов объяснил министру иностранных дел, что частичная мобилизация сильно замедлит процесс.
140
Keith Wilson p. 158
Тогда же, 26 июля, министр внутренних дел издал указ, приравнивающий к государственной измене обнародование или разглашение сведений о вооруженных силах {141} . Во всех российских водах – за исключением внутренних Каспийского и Азовского морей – были погашены маяки и навигационные огни. Военно-морскую базу в Севастополе закрыли для торгового флота, и всем российским судам в море было велено приостановить радиопередачи. Был введен ряд других ограничений – в частности, время работы санкт-петербургских ресторанов ограничили десятью часами вечера. На следующий день всем немецким и австрийским гражданам, находящимся на территории Российской империи, было предписано закончить дела и покинуть страну {142} . 27 июля поступило предупреждение всему Черноморскому флоту о том, что любое судно, следующее к берегу после наступления темноты, подвергнется обстрелу.
141
Русский инвалид No. 164
142
ibid. No. 163, 27.7.14, воскресный раздел «Общественная жизнь»
Войска пришли в движение. С учений в подмосковные казармы вернули полк сумских гусар – подковать лошадей, обновить обмундирование, проверить упряжь и снаряжение. Личные вещи солдаты убирали в сундучки с бирками, где значились адреса ближайших родственников. Серебро из офицерской столовой было сдано в Государственный банк на хранение, ценные полковые штандарты переданы в музей {143} . Сербский военный атташе в Берлине отметил, что, путешествуя через Германию 26–27 июля, не наблюдал никакой предвоенной подготовки, тогда как после пересечения границ России «мы увидели мобилизацию в полном разгаре» {144} . Когда сэр Джордж Бьюкенен поинтересовался у Сазонова причинами внезапной бурной активности, министр иностранных дел успокоил его, сказав, что армия всего лишь реагирует на продолжающиеся забастовки. Посол, однако, не сомневался, что армия готовится к войне. Тогда же, 26 июля, Грей изложил немецкому послу в Лондоне князю Лихновскому предлагаемый Британией путь к разрешению кризиса – созвать четырехстороннюю конференцию. Берлин предложение отклонил сразу же, полагая, что на подобном заседании Австрию подвергнут остракизму. Еще одно свидетельство того, что Германия не особенно стремилась к дипломатическому урегулированию.
143
Литтауэр В. Русские гусары. Мемуары офицера императорской кавалерии. 1911–1920. – Центрполиграф, 2006. – С. 126
144
McMeekin p. 67