Первая Мировая война
Шрифт:
4 июня Брусилов начал реализацию своего плана, приведшего, по мнению историка Стоуна, "к самой блистательной победе в войне"{454}. Первоначально он хотел начать наступление в июле, но неудачи итальянцев (итальянский король, как мы уже говорили, попросил царя помочь едва держащемуся итальянскому фронту) требовали союзнической поддержки - и русская артиллерия провела невероятную по масштабам артиллерийскую подготовку двумя тысячами орудий на фронте в 300 километров - от реки Припять до Буковины{455}. Прежде всего, Брусилов создал ситуацию полной неожиданности. Артиллерийская канонада создала не менее пятидесяти прорывов в оборонительных сооружениях австрийцев. По сообщению командиров австрийских частей, "огромное густое облако покрыло поле боя, что позволило русским плотными колоннами подойти к нашим траншеям". Наступление началось в четырех
Наступление вели все четыре армии, наибольший успех выпал на две крайние: Каледина справа и Лещицкого на левом фланге. Сработала система траншей, которые Брусилов называл плацдармами. Войска, после основательной артподготовки быстро заняли первую линию обороны австрийцев и бросились немедленно на вторую. В первой линии австрийской обороны погибли 85 процентов защитников. К вечеру 5 июня была взята и третья линий австрийской обороны - почти все ее защитники сдались. В рядах австрийской пехоты возобладал хаос. Луцк с его резервами и припасами (гордость эрцгерцога Иосифа-Фердинанда) был взят на второй день. За первую неделю боев русская армия взяла в плен более 30 тысяч солдат противника. К 12 июня Брусилов взял в плен 190 тысяч австрийских солдат, почти три тысячи генералов, двести тяжелых орудий, 645 пулеметов, двести гаубиц - треть боевой мощи австрийской армии, половину австрийской мощи на Восточном фронте. Что оказалось исключительно важным - у австрийцев возник своего рода комплекс неполноценности в отношении русской армии. Более того, Австрия окончательно подпадает под влияние германской армии - германская Зюдарме спускается на южные позиции, становясь остовом австрийской оборонительной системы. Теперь даже Конрад требует, чтобы Германия отказалась от своих безумных планов в Европе.
Особенностью данного наступления была его широта. Очень значительного успеха добилась расположенная южнее девятая армия. Ей противостояла Седьмая армия Фланцер-Балтина (верные короне венгры и хорваты), считавшаяся едва ли не лучшей в австрийской армии. Командующий этой армией пишет в дневнике об исключительной эффективности русской артиллерии. А британский специалист пишет об этом же наступлении: "Если русские достигли подобных успехов с устаревшей артиллерией, то можно представить себе, чего бы они достигли, будучи вооружены надлежащим образом"{456}.
Особенностью этого наступления было то, что Девятая армия сумела подвести свои окопы исключительно близко к австрийским и бросок наступающих колонн был коротким. Решающий момент наступил 7 июня, когда австрийцы начали отходить за Днестр. К середине июня началась дезинтеграция австрийской армии. Русские войска вошли в Черновцы и теперь стояли на пороге Венгрии.
Очередной точкой неожиданного для многих взлета Брусилова стала Коломея, при взятии которой к 29 июня в плен попали еще десять тысяч австрийцев. 8 июля русские войска взяли город Делятин, находившийся всего в неполных пятидесяти километрах от перевала Яблоница в Карпатах, открывающего путь на венгерскую равнину. В конце июля в руки Брусилова попали Броды вместе с 40 тысячами военнопленных. Общее число захваченных в плен австро-венгерских солдат достигло 350 тысяч, взяты были 400 орудий, 1300 пулеметов. Наступление Брусилова оказалось "величайшей победой в войне, ставшей окопной"{457}. Будь русская система железнодорожных коммуникаций хотя бы немного похожей на австро-венгерскую, доставка подкреплений стала бы возможной и Брусилов, возможно, вернул бы все утерянное в 1915 году.
В начале июля начали наступление русские части, расположенные к северу от припятских болот - они использовали фактор брусиловского наступления: наступление генерала Эверта. Царь Николай, ликуя, пишет царице Александре: "Наконец-то слово "победа" появилось в официальном сообщении"{458}.
Даже скептик Палеолог воспрянул: "Наступление генерала Брусилова начинает принимать очертания победы"{459}.
Крайней точкой восстановившего славу русского оружия брусиловского прорыва стал город Станислав, взятый 7 августа 1916 г. Брусилов взял в плен не только австрийцев, но и немцев. К немалому удивлению многих, на его пути оказались две турецкие дивизии. С немецкой стороны генерал Гофман насчитал двадцать семь языков среди сошедшихся в смертельной схватке народов. Немцы прочно овладели командованием с западной стороны, их упорство (Брусилов назвал их в мемуарах "львами") и подошедшие к концу российские резервы подвели к концу эту страницу истории войны. 11 сентября штаб Брусилова сообщил в ставку: "Мы близки к истощению людских ресурсов". В его резерве была лишь одна кавалерийская дивизия, которой командовал генерал Маннергейм, вошедший позже в финскую историю. Критики Брусилова не учитывают отсутствия концентрации сил, импровизационный момент, его самостоятельность. Он дошел в своем наступлении до тех пределов, до которых доскакала его кавалерия.
Конрад пришел к самому печальному для себя выводу: "Мир следует заключить в ближайшее время, либо мы будем фатально ослаблены, если не уничтожены"{460}.
Конрад сразу же приостановил свою итальянскую кампанию, речь встала о спасении Австро-Венгерской монархии. Фалькенгайн, полностью связанный Верденом, битву за который он считал решающим обстоятельством войны, не сумел должным образом отреагировать на самую большую победу русских войск в войне. Видя, что у Брусилова серьезные намерения, Гинденбург и Людендорф в конце июля взяли в свои руки командование австрийским фронтом. Немцы создали совместные с австрийцами роты, к местам сражений прибывали германские войска. Сюда прибыли даже турки, что, по мнению генерала Гофмана, несомненно унизило австрийских офицеров. Прибытие немцев, между тем, совпало с окончанием брусиловского наступления, исчерпавшего ресурсы и растянувшего свои коммуникации.
Немцы постарались остановить развитие неблагоприятных обстоятельств. По мере прибытия на южный фланг германских войск продвижение Брусилова осложнялось все более. Северные фронты активизировались также, оказывая посильную помощь. Но гребень успехов русской армии был уже позади. Вновь была продемонстрирована слабость российских железных дорог - быстрые подкрепления с северных фронтов помогли бы развить брусиловский успех. Более того, оторванность авангардов его войск грозила их фатальным отрывом. На Западе англичане и французы 14 июля начале наступление на Сомме, что ослабило возможности Фалькенгайна помочь своему Восточному фронту.
Одним из результатов наступления Брусилова было окончание колебаний румынского правительства. (Маршал Жоффр настолько высоко ценил вступление Румынии в войну, что говорил: "Ради этого ничего не жалко"{461}). Еще в июле румыны позволяли центральным державам перевозки по своей территории, но продолжительный успех русских войск привел их к мысли, что они могут оказаться на стороне проигравших. 18 августа румынское правительство подписало секретное соглашение с антигерманской коалицией - ему были обещаны на текущем этапе финансовая и военная помощь, а в будущем Трансильвания, Буковина и Банат. 27 августа Бухарест объявил войну Австрии. Немец по крови, король Фердинанд заявил в этот день государственному совету: "Теперь я победил Гогенцоллерна в себе и отныне не боюсь никого". Двадцать румынских дивизий (366 батальонов пехоты, 106 эскадронов кавалерии - 620 тысяч солдат и 1300 артиллерийских орудий) виделись существенным дополнением антигерманского союза{462}. Активна была "латинская сестра" Франция - она уже задумывалась над послевоенной ситуацией, в которой видела в "великой Румынии" частично противовес России{463}. Действия Румынии, направившей свои войска в Трансильванию, вначале вызвали в Берлине панику (Вильгельм II заявил, что "война проиграна").
Но паника была преждевременной. Боевые качества румынской армии оказались завышенными. Почти все румынские солдаты были неграмотными, а офицерский корпус не имел необходимого опыта и оказался склонным к панике. Британские офицеры полагали, что в сравнении с действиями румынской армии даже игры школьников будут видеться осуществлением "плана Шлиффена"{464}. Оценки русских офицеров часто были просто непечатными. Россия получила не союзника, а подопечного, растянувшего линию русского фронта на треть более.
Новое руководство Германии
Наступление Брусилова определило судьбу генерала Фалькенгайна. Его противники указывали на русский успех как на цену верденского безумия. Весь период между летом 1915 и летом 1916 гг. Гинденбург и Людендорф, пребывая в тени верховного командования, возглавляемого Фалькенгайном, настойчиво пытались провести ту идею, что без победы на Востоке битвы на Западе лишены смысла. Россия ранена, и ее следовало добить еще в 1915 г. Но понадобился комбинированный опыт бессмысленной бойни у Вердена и успеха Брусилова (поразившего немцев, не веривших в возможность подобного), прежде чем Берлин решил сменить своих военных богов.