Первая раса
Шрифт:
***
– Ты уверена, что в этот раз всё получится? – девушка на экране телефона выглядела обеспокоенной. – Сколько всего осталось в списке?
– Вопрос не совсем корректный. Лучше спросить, какой сейчас по счёту город.
– И какой же?
– Пятнадцатый.
«Следующая станция – Штайнбах. Пересадка в направлениях Карлсруэ, Базель, Оффенбург. Уважаемые пассажиры…»
– Мне пора, Аби, – девушка с сиреневыми волосами закинула сумку на плечо.
– Позвони, как только что-нибудь узнаешь, – строго велела собеседница.
– Обязательно.
– Даже
– Да, мамочка.
Ловко лавируя между пассажирами с тяжёлыми чемоданами, девушка выбралась из высокоскоростного экспресса ICE. Бросив прощальный взгляд на локомотив, похожий на блестящую на солнце афалину, она вздохнула и растворилась в толпе.
На улице она первым делом изучила штендер с информацией о городе. Отыскала глазами на карте здания вокзала и городской администрации, провела пальцем по красной линии автобусного маршрута, запоминая дорогу. Наконец достала из бокового кармана рюкзака чёрный фломастер и записала номер автобуса на запястье, рядом с какими-то полустёршимися стрелками.
Остановка была пуста, и девушка бросила рюкзак на скамью. Достала кошелёк, быстро пересчитала купюры, отмечая каждую кивком головы. Убедившись, что денег ровно столько, сколько должно было быть, она вытащила десятку для оплаты проезда и спрятала кошелёк в глубине рюкзака.
Часы на башне церкви пробили десять раз. Девушка рассеянно достала телефон, словно хотела удостовериться, что городские часы не обманывают. Экран загорелся, и на заставке появилось фото семьи: отец, мать, мальчик-подросток и девочка лет пяти. Все лица были серьёзными, мать с отцом, казалось, даже слегка хмурились. Мальчик держал в руках огромную охапку астр. У малышки на снимке угадывались сиреневые волосы. Девочку звали Риса.
Подошёл автобус. Риса вздохнула и убрала телефон в рюкзак.
Ехать нужно было около пяти остановок, и Риса, устроившись возле окна, принялась рассматривать город. Ей всё было интересно, она пыталась уловить в городе знакомые черты. Но, как она ни вглядывалась в мелькающие за окном парки, дома, магазины, она не чувствовала того сладостного томления, когда после долгого отсутствия возвращаешься наконец в город детства. К тому же Риса привыкала разочаровываться, каждый раз ошибаясь в выборе места.
Родных своих она не помнила. Конечно, они были запечатлены на фотографии. Но если уж быть абсолютно честными, то у неё не было никаких воспоминаний до того, как она очнулась в реанимации, подключённая к системе ИВЛ, не понимая, что происходит вокруг.
…Папа!
Перед глазами стоит белая стена света, настолько яркого, что больно смотреть. Она пытается отвернуться, отстраниться, но ей никак не удаётся: свет становится всё ярче и ярче. Риса закрывает глаза рукой, а другой шарит по воздуху, надеясь нащупать источник этого сияния.
Веки Рисы чуть вздрагивают, и она открывает глаза. Её взгляд плохо фокусируется на предметах вблизи и упирается в белый потолок. Прямо над кроватью висит длинная, вытянутая лампа, напоминающая плитку белого шоколада. Слышится равномерный писк какого-то аппарата. Девочка делает вдох и понимает, что ей мешает сглотнуть какая-то странная трубка во рту. Риса хочет достать её, но дрожащая рука не слушается. Неизвестно, сколько приходится ждать, пока тело начнёт понемногу повиноваться желаниям. Наконец ей удаётся вытащить мешающую трубку и подавить рвотный рефлекс.
Риса не понимает, где она, и пытается осмотреться. Солнечный свет проникает сквозь толстое оконное стекло, освещая разглаженную белоснежную простыню на пустой кровати. Слева находится большая непонятная штука. Риса прежде не видела ничего подобного, и её воображение подсказывает, что в таких штуках, наверное, спят астронавты на космических кораблях. Если в этой комнате стоит такая штука, где же тогда она находится?
Слышатся голоса, и Риса озирается по сторонам в поисках людей. Разговор доносится из-за чуть приоткрытой двери в конце комнаты, которую она сразу не заметила.
– В анамнезе указано, что у ребёнка среднетяжёлая черепно-мозговая травма. Кто составлял историю болезни? – спрашивает женщина явно в возрасте.
– Доктор Шнайдер, – отвечает ей молодой голос. – Что-то не так с диагнозом?
– Пока не знаю, мне нужно лично осмотреть её, ещё раз проверить бумаги. У девочки не было диагностировано диффузное аксональное повреждение?
– КТ ничего не показала.
– У таких детей необязателен аномальный срез КТ, вы знаете об этом?
Риса отворачивается от двери и взглядом скользит по окну. За ним как будто ничего нет, кроме яркого солнечного света. Ни облаков, ни деревьев, ни домов. Просто белое безграничное сияние. В голове её пусто, словно она бродит по коридорам библиотеки, из которой недавно вывезли книги. Нет ни воспоминаний, ни мыслей. Ничего.
Рису не пугает эта пустота в голове, она ощущает себя новорождённым ребёнком, который ничего не знает о мире. Этот ребёнок не знает, где он, как и почему здесь очутился. Постепенно из этой пустоты появляется внутренний голос, который негромко шепчет её имя. Риса пытается вспомнить, кто дал ей это имя, но безуспешно.
На смену имени приходит короткое воспоминание: тёплые, нежные руки. Они пахнут молоком с мёдом, гладят её по голове, и от этих прикосновений спокойно и уютно. Может, это руки мамы? Риса не может вспомнить, и в голове лишь роем диких пчёл гудят вопросы, на которые пока нет ответа…
Автобус затормозил на светофоре, и на Рису, грубо вышибив её из воспоминаний, налетел парень в натянутой на самые глаза шапке. Он вцепился рукой в плечо девушки, чтобы не упасть.
– Извиняюсь, – буркнул он, быстро прошёл к выходу и спрыгнул на следующей остановке.
«Извините, а не извиняюсь, – подумала Риса, отворачиваясь к окну. – Не сам же себя ты собрался извинять».
Через пару остановок вышла и она. Автобус поехал дальше, и Рису на миг охватило чувство, что вместе с ним в неизвестность утекает её прежняя жизнь.