Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса
Шрифт:
Мы с Генрихом улыбнулись новоиспеченным супругам, и он сказал:
— По-моему, я устроил твоей сестре неплохой брак. — Видимо, он хотел напомнить, что мне следует быть ему за это благодарной.
Жених и невеста остановились возле нас, и Сесили склонилась в реверансе, но вид у нее был совершенно победоносный. Я вышла к ним, расцеловала ее в обе щеки, а сэру Джону подала руку и сказала, заставив себя произнести то имя, которое для меня всегда служило олицетворением предательства:
— Сэр Джон лед Уэллес, я очень надеюсь, что вы оба будете счастливы.
Мы, естественно, предоставили им возможность выйти из церкви первыми, а сами вышли следом за ними. И я, почувствовав, что Генрих ласково взял меня за руку, тут же спросила:
— А что насчет Тедди?
Он резко повернулся ко мне; лицо его сразу посуровело.
— Не
— А при чем здесь моя мать? Какое отношение она имеет к моему вопросу о Тедди?
— Один Господь тому свидетель, — сердито ответил он. — Причастность Тедди к тому восстанию — ничто по сравнению с тем, что я слышу о ней. И эти слухи, а также сведения, поставляемые мне моими шпионами, очень нехороши. Да они просто отвратительны! У меня слов нет, чтобы рассказать тебе, каково мне, когда я все это слышу. Меня уже тошнит от бесконечных донесений. Короче, Элизабет, я сделал все, что мог, для тебя и твоей родни, и больше ни о чем меня не проси. Во всяком случае, пока.
— И что же рассказывают тебе о моей матери твои шпионы? — все же спросила я.
Но лицо Генриха ничуть и не смягчилось.
— Все слухи о предательстве так или иначе связаны с нею. Собственно, она в центре каждого заговора; по всей видимости, она сама их и строит, предавая нас обоих, уничтожая наследие собственного внука. Если она действительно ведет переговоры хотя бы с половиной тех людей, которые тайком встречаются с ее слугами, то ей нельзя доверять ни в чем. Она насквозь фальшива, Элизабет! У нее лживая душа, лживые поступки! Судя по моим сведениям, именно она руководит теми многочисленными группировками, которые готовы восстать против нас. Любой здравомыслящий человек на моем месте уже отдал бы ее под суд за предательство и выяснил правду. Только ради тебя, ради твоего спокойствия я этого не делаю и уверяю каждого, кто является ко мне с очередным докладом, что это ошибка, что все они либо лжецы, либо глупцы, ибо твоя мать верна и мне, и тебе.
Чувствуя, что у меня подгибаются колени, я оглянулась и увидела, что моя мать, весело смеясь, беседует со своим племянником Джоном де ла Полем.
— Моя мать совершенно невинна! — вырвалось у меня.
Генрих покачал головой.
— Ну, это слишком громкое заявление. Я совершенно точно знаю, что это не так. А значит, ты и сама мне лжешь. Вот только что ты доказала, что ради нее готова солгать даже мне!
Для большого камина в парадном зале Вестминстера принесли рождественское полено [37] — точнее, это был почти целый ствол огромного старого ясеня с серой корой; у меня бы точно не хватило рук, чтобы его обнять. Это «полено» должно было гореть постоянно в течение всех рождественских праздников. Верхом на нем в зал въехал шут, с ног до головы одетый в зеленое. Потом он вскочил на ноги и попытался балансировать, но свалился и тут же снова вскочил, прыгнул, как олень, и шлепнулся на пол, делая вид, что преграждает полену путь, однако ему пришлось мгновенно откатиться в сторону, иначе слуги проволокли бы тяжелый ствол прямо по нему. Все во дворце — и слуги, и придворные — распевали рождественские гимны; в них история рождения Христа, положенная на музыку, исполнялась обычно под бой барабанов, инструмента куда более древнего, чем эта история. Однако праздновали мы не только Рождество Христово, но и скорое возвращение на землю теплых солнечных лучей, а уж эта история столь же стара, как и сама наша земля.
37
Обычно это толстый кусок ствола, который традиционно сжигается в камине в сочельник.
Миледи, улыбаясь, смотрела на происходящее вокруг, но, как всегда, была готова в любой момент нахмуриться, если услышит непристойное слово, или даже указать пальцем на того, кто пытается воспользоваться праздничной суматохой как оправданием собственного дурного поведения. Я была удивлена уже тем, что моя свекровь позволила внести в зал рождественское полено, эту «языческую зелень»; впрочем, она всегда
Из фрейлин присутствовали моя только что вышедшая замуж сестра Сесили, моя кузина Мэгги и моя младшая сестра Анна; вместе со мной они радостно хлопали в ладоши, когда в просторный камин стали укладывать огромное рождественское полено. Моя мать привела посмотреть на это маленьких Кэтрин и Бриджет. Бриджет так смеялась выходкам шута, что чуть не упала. Слуги с помощью веревок с трудом укладывали в камин тяжеленное полено, а шут, оторвав побег плюща, делал вид, что подгоняет их, стегая этим побегом. Бриджет даже на корточки присела — она прямо-таки рыдала от смеха. А вот миледи смотрела на эту сцену, слегка нахмурившись. Она наверняка считала, что шутки должны быть забавными, но не чрезмерно. Моя мать с сожалением на меня глянула, но останавливать Бриджет, продолжавшую вовсю веселиться, не стала.
Рождественское полено наконец уложили в камин, на горячие угли, и мальчики-истопники со всех сторон обложили его пылающими головнями. Остатки плюща, обвивавшего ствол дерева, хрустнули, задымили и вспыхнули, мгновенно превратившись в светящийся пепел. По коре пробежали мелкие язычки пламени. Рождественское полено занялось, а это означало, что празднование Рождества можно было начинать.
Заиграли музыканты, и я кивнула своим дамам, разрешая им танцевать. Мне всегда было приятно, когда меня окружали красивые, хорошо воспитанные фрейлины; так было заведено и у моей матери, когда она была королевой. Я с удовольствием смотрела, как танцующие завершают одну фигуру танца за другой, и вдруг заметила, как в зал широким шагом входит мой дядя, Эдвард Вудвилл. Он вошел через боковую дверь и с легкой улыбкой на устах сразу направился к моей матери. Расцеловавшись с сестрой, он отвел ее в сторонку, явно желая поговорить с ней наедине. В общем-то, вряд ли кто-то, кроме меня, это заметил, но я обратила внимание, что Эдвард начал быстро и очень настойчиво что-то втолковывать матери, и она согласно кивала ему в ответ. Затем, закончив беседу, он склонился над ее рукой и подошел ко мне.
— Ну вот, племянница, пришел с тобой попрощаться и пожелать вам счастливого Рождества и доброго здоровья тебе и маленькому принцу.
— Но ты, конечно же, будешь справлять Рождество с нами? — спросила я.
Он покачал головой.
— Нет, я уезжаю. Отправляюсь в длительное путешествие — в крестовый поход. Я давным-давно дал себе этот обет.
— Ты не останешься на праздник? Но куда же ты так спешишь, мой милый дядюшка?
— Сперва в Лиссабон. Сегодня вечером мой корабль отплывает туда из Гринвича. А потом в Гранаду. Там я буду служить под началом христианнейших королей, помогая им очистить Гранаду от мавров.
— В Лиссабон! А потом еще и в Гранаду! — воскликнула я и тут же посмотрела на свою свекровь.
— Она знает, — заверил меня Эдвард. — И король знает. Если честно, я по его просьбе туда и отправляюсь. А леди Маргарет просто в восторг пришла, узнав, что кто-то из англичан будет участвовать в крестовом походе против еретиков. Король, кстати, дал мне еще несколько поручений, которые я должен выполнить по пути.
— Каких поручений? — Я невольно понизила голос до шепота. Мой дядя Эдвард был одним из немногих членов нашего семейства, кому доверяли и Генрих, и его мать. Он долгое время пробыл вместе с Генрихом в ссылке и был ему преданным другом в те времена, когда таких друзей у него было раз, два и обчелся. В свое время ему удалось уйти от мести короля Ричарда, да еще и увести с собой два его корабля, а потом он одним из первых присоединился к Генриху в Бретани и неизменно оказывал ему поддержку, все это время оставаясь при его «бродячем» дворе. Все это помогло ему убедить Генриха в том, что мы, бывшая королевская семья, вынужденная скрываться в убежище, против него не пойдем и станем его поддерживать. Когда же трон захватил Ричард, провозгласивший себя королем, все тот же дядя Эдвард сумел, благодаря своему постоянному присутствию рядом с Генрихом, внушить ему доверие к нам. Но при этом Эдвард всегда был душой и телом предан своей сестре, бывшей королеве.