Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса
Шрифт:
— Конечно, — пообещала я. — Непременно.
Он проводил меня до конюшенного двора и сказал на прощанье:
— Ну, хоть в этом отношении я на твой счет спокоен.
Затем моя горничная шепотом поведала мне, что на мясном рынке Смитфилд [39] был большой переполох, ибо прошел слух, что Эдвард Уорик, мой маленький кузен Тедди, сбежал из Тауэра и поднял свой флаг над фамильным замком, а йоркисты вновь сплачивают свои ряды, страстно желая его победы.
39
Лондонский оптовый рынок мяса и битой птицы; на этом
— Подмастерья в мясных лавках только и говорят о том, что готовы взять ножи и выступить на защиту Эдварда Уорика, — рассказывала горничная. — А еще ходят разговоры о том, что стоило бы взять Тауэр силой и освободить принца.
Я не осмелилась не только рассказать Генриху об этом, но даже намекнуть на подобную возможность, ибо в последние дни он выглядел каким-то особенно мрачным. Да, собственно, и у всех было такое ощущение, будто мы застряли в этом дворце, как в ловушке. Каждый день, не переставая, валил мокрый снег, дул ледяной ветер, но Генрих, пребывая в тихом бешенстве, все же отправлялся кататься верхом по обледенелым дорогам, пока его мать дни напролет проводила в часовне, стоя на коленях на холодном каменном полу. И с каждым днем в народе рождалось все больше и больше всяких фантастических историй: о звездах, которые якобы танцевали в холодном небе, предсказывая появление белой розы; о том, что кто-то видел, как в Босуорте мороз на рассвете нарисовал на траве белую розу; о том, как каждую ночь к дверям Вестминстерского аббатства кто-то пришпиливает листки со стихами; о том, как мальчишки-лодочники распевали рождественские гимны под окнами Тауэра, и Эдвард Уорик сам распахнул окно, помахал им рукой и крикнул: «Веселого Рождества!» Король Генрих и его мать ходили по дворцу прямые, как палки; казалось, тела их застыли от ужаса.
— Ну что ж, может, и действительно застыли, — весело говорила моя мать. — И неудивительно. А страшнее всего им оттого, что сражение при Босуорте оказалось отнюдь не последним; эта война, к сожалению, продолжается, и впереди еще очень много сражений, похожих на те, что случались и прежде. Их было так много, что люди уже стали забывать, где та или иная битва происходила. Великий страх Генриха и его матери связан с тем, что теперь с Йорками сражаются уже не Ланкастеры, а Бофоры и Тюдоры.
— Но кто станет сражаться на стороне Йорков?
— Тысячи, — кратко ответила мать. — Десятки тысяч. Никто не знает, сколько их, но их великое множество! Твоему мужу не удалось сделать себя любимым правителем английского народа, хотя он и приложил к этому немало усилий, Господь тому свидетель. Но те, кто какое-то время служил ему и получил за это вознаграждение, жаждут большего, а он не может дать им больше, чем уже дал. А те предатели, которых он простил, обнаружили вдруг, что вынуждены платить слишком большие налоги и штрафы, обеспечивая собственную безопасность. И прощение, которое великодушно даровал им Генрих, превратилось для них скорее в пожизненное наказание. Люди подобные милости презирают. Ну а те, кто с самого начала ему противостоял, и вовсе не имеют причин менять ни свои цели, ни свое отношение к нему. Во-первых, он, в отличие от твоего отца, не принадлежит к Дому Йорков. Во-вторых, в стране его, безусловно, не любят. И в-третьих, ему никак не удается найти с народом общий язык.
— Но Генрих должен как-то утвердиться на троне, — запротестовала я. — Ему и так половину времени приходится тратить на то, чтобы оглядываться по сторонам и проверять, по-прежнему ли союзники его поддерживают.
Мать как-то криво усмехнулась и с недоверием спросила:
— Ты что же, защищаешь его? Защищаешь от меня?
— Во всяком случае, он совершенно не виноват в том, что его постоянно преследует тревога, — сказала я. — Он не виноват в том, что характер у него такой колючий, совсем непохожий на нежную мартовскую травку. И он совершенно не виноват
40
Согласно легенде, во время сражения при Мортимерс-Кросс (1461) в небе вспыхнули три солнца над тремя сыновьями Йорка — Эдуардом, Джорджем и Ричардом, — и среднее солнце сияло прямо над старшим из братьев, графом Эдуардом Марчем, будущим королем Эдуардом IV. И Эдуард после битвы при Таутоне в том же 1461 г. приказал вышить на знамени Йорков восходящее солнце.
Лицо матери тут же смягчилось.
— Ты права. Такой король, как твой отец, появляется раз в столетие, — сказала она. — Эдуарда любили все.
Я скрипнула зубами.
— Всеобщая любовь, обаяние — не мера для королей, — с раздражением бросила я. — Нельзя стать королем только потому, что ты обладаешь искусством всех очаровывать.
— Нельзя, — согласилась мать. — Но наш милый мастер Тюдор такими способностями и не обладает.
— Как ты его назвала?
Она, как бы сердясь на себя, прижала пальцы к губам, но ее серые глаза смеялись.
— Маленький мастер Тюдор со своей мамочкой, мадонной Маргаритой Бесконечного Самовосхваления! — охотно повторила она.
Я не выдержала и рассмеялась, но все же замахала на нее рукой.
— Что ты, молчи! Он же не может себя переделать. Он вырос в ссылке, а мать тайком постоянно внушала ему, что он достоин королевского трона. Человек может пользоваться своим обаянием и притягивать к себе других, только если он уверен в себе самом, а Генриху уверенность в себе совершенно не свойственна.
— Вот именно, — сказала мать. — Потому-то и ни у кого нет уверенности в нем как в правителе государства.
— Но кто же все-таки может возглавить повстанцев? — как бы размышляя вслух, спросила я. — Ведь не осталось никого из взрослых Йорков и никого из их боевых командиров. И наследника у нашей семьи нет… — Но мать молчала, и я решила еще немного поднажать: — У нас ведь нет наследника, не правда ли, мама?
Она отвела глаза, не желая встречаться с моим вопрошающим взглядом, и уклончиво сказала:
— Эдвард Уорик — вот наш наследник. А еще из Дома Йорков у нас имеется Джон де ла Поль, твой кузен, и его младший брат Эдмунд. Оба они племянники моего мужа Эдуарда, как, впрочем, и Эдвард Уорик.
— Но Джон и Эдмунд — сыновья моей тетки Элизабет, — заметила я, — а это уже наследство по женской линии! Вот Эдвард — действительно сын герцога королевской крови. Это отнюдь не то же самое, что сыновья герцогини. Кстати, Джон де ла Поль присягнул Генриху на верность и является членом его тайного совета. И Эдмунд тоже. А наш бедный маленький Тедди, хотя и он принес королю клятву верности, сидит в Тауэре! Хотя все мы дали слово, что он ни в коем случае против Генриха не пойдет. И научили Тедди хранить верность новому королю. Только все зря. И, по-моему, у Дома Йорков больше нет сыновей, способных возглавить восстание… или есть?
Мать пожала плечами.
— Откуда мне знать. Все вокруг твердят о каком-то герое — то ли призраке, то ли спящем святом, то ли реальном претенденте на трон; твердят так упорно, что вполне можно поверить: где-то и впрямь есть наследник Йорков, который до поры до времени скрывается далеко в горах подобно королю Артуру и ждет лишь сигнала к бою, чтобы восстать со своего ложа. Что ж, люди любят мечтать, и, по-моему, мешать им в этом не стоит.
Я взяла ее за руки.
— Мама, пожалуйста, давай наконец скажем друг другу правду. Я ведь не забыла ту ночь, ту страшную ночь, когда мы отправили в Тауэр вместо моего брата Ричарда маленького подменыша, мальчика-пажа, купленного нами у каких-то бедняков.